Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Андрей Щербатов собрался было предложить книги самому же Дешкову – пусть, в конце концов, позаботится о своей библиотеке, но выглядело бы такое предложение странно: не оповестив о переезде, вдруг предложить вывезти книги.
Книги были военные: «Записки» Юлия Цезаря, сочинения Вильгельма Клаузевица, «История тридцатилетней войны» Фридриха Шиллера – солидные фолианты в кожаных переплетах. Григорий Дешков преподавал в академии – вероятно, на этих книгах он воспитывал будущих стратегов. Андрей Щербатов решил, что такая литература и ему пригодится. Знание военной премудрости не повредит: следствие, любой допрос – это своего рода бой – важно знать, откуда подступить, когда ударить. Щербатов открыл том Шиллера, сел в кресло, зажег настольную лампу под зеленым абажуром – начал прямо с первой страницы, но прочесть больше пяти строк не сумел: очень скучно написано. Короче надо излагать, по существу и без деталей. Открыл он и Цезаря, «Записки о Галльской войне». Вот, говорят: Цезарь – гений; а гений такую тягомотину сочинил! Как же Дешковы все эти книжищи осилили? Или для виду на полках держали? Сидели эдак вот в кресле, мусолили страницы – и все от фанаберии.
Жена предложила отдать книги соседям напротив: на одной площадке с Дешковыми жили Холины, отец семейства был журналист, а журналистам к литературе не привыкать. Опять-таки книга для цитат пригодится, от книжек газетчику прямая польза. Когда-то молодой чекист Андрей Щербатов и юный журналист Фридрих Холин дружили – но это было давно, когда они еще не стали чекистом и журналистом. Антонина Щербатова взяла пару томов на пробу – просто чтобы люди убедились, что продукт качественный, – и позвонила в соседскую дверь. Открыла ей женщина с несчастным лицом, по имени Люба, сказала, что мужа дома нет и когда вернется – неизвестно, ушел давно, не появляется несколько дней, а ей самой книги без надобности. Антонина ахнула – да как же вы такое терпите, в милицию надо заявить. А соседка рукой махнула – мне, мол, уже все равно, устала я от жизни. Антонина доложила о разговоре Андрею, и Щербатов руками развел: «Неужели и этого взяли? Не дом у нас получается, а шпионское гнездо. Вот тебе и персонлихкайт! Вот уж действительно: подвергай все сомнению!» Антонина спросила: «Ты о чем?» – «Это у нас поговорка была в детстве такая».
Тогда Щербатов решил отдать книги семье Рихтеров, он пришел к Соломону Рихтеру, показал книгу Шиллера и спросил:
– Моня, ты профессорский сынок, книжки с детства читаешь. Скажи мне, Моня, зачем люди читают про чужую войну? Триста лет назад это было, а нам своих бед хватает.
Щербатов обнаружил, что спускаться в гости с третьего этажа или подниматься в те же гости из подвала – это ощущения несхожие. Прежде, заходя к Рихтерам, он чувствовал себя неуютно: пришел в чистый дом грязный служака, книжек он не читает, на иностранных языках не говорит, живет в подвале. А сейчас иное дело – спустился по широкой лестнице из барской квартиры, пару книжек прихватил под мышкой – вот, не угодно ли взглянуть: Шиллер имеется.
– Зачем нам про тридцатилетнюю войну знать, объясни ты мне?
– У нас те же проблемы, – сказал Соломон.
– Брось! Тогда диктатура пролетариата была? Гитлер тогда был? Про коммунизм и то не знали.
– Коммунизм, – сказал Соломон Рихтер, – люди придумали давно. Задолго до Карла Маркса.
– Ты осторожней, Моня, – сказал ему Щербатов.
– Так Ленин написал в статье «Три источника, три составные части марксизма». Я цитирую.
– Ну, если цитируешь… А что было в Тридцатилетней войне, что сегодня надо знать?
– Общеевропейская война… все интересы встретились… как сегодня.
– А конкретнее?
– Испанская война, например.
– Испанская война?
– Ну да, испанская война.
– Как у нас в тридцать шестом?
– Практически да.
– Я вчера этого самого Шиллера прочитал, – сказал Щербатов надменно, – и что? Не очень интересно. Чем мне это поможет? Ну – чем конкретно?
Соломон Рихтер успел к двадцати пяти годам усвоить манеры своего отца-профессора – он говорил рассеянно, не глядел на собеседника, тянул слова.
– Вот, скажем, врач получает образование по книгам…
– При чем тут врач?!
– Ээээ… да, – сказал Рихтер, – по книгам… Изучает атласы анатомические… он должен знать, где какая кость… Фармакологию, кстати, должен освоить… Да… Так и с историей. Книги по истории – это как учебник по медицине.
– Моня, ты меня не дурачь. Я твоим книгам, – Щербатов хотел сказать «твоим барским квартирам», эти вещи у него связались в одно, – я твоим книгам цену знаю! Моня, война идет сегодня! С Германией! Другие проблемы!
– Зачем, например, эээээ… врачу… – сказал Рихтер, – читать про болезнь, ведь пациент у него будет другой, не тот, что описан в учебнике? У другого пациента и болезнь будет проходить по-другому. Но типологические черты общие… да. Кстати, с Германией в Тридцатилетней войне многое связано… эээ… герцог Валленштейн… да.
– Значит, по-твоему, Шиллер чего-то стоит?
Соломон Рихтер поднял брови, соорудил фирменную рихтеровскую гримасу: так и его отец на кафедрах брови поднимал, слушая студентов.
– Кто, Шиллер? Да, эээ… гений.
– Почему он гений? Ну почему? – допытывался Щербатов. – Ну что он такого про войну сказал, чего мы с тобой не знаем?
– Ну… эээ… показал, как религиозная война превращалась в экономическую экспансию… скажем, союз Швеции с Францией – одни протестанты, другие католики… Дикость, верно?.. Ты сам, думаю, поразился… да!
Щербатов слушал раздраженно, но некоторые выводы делал: решил книгу Шиллера никому не отдавать и вообще подробно просмотреть книги из дешковской библиотеки. Однако Рихтера пора было поставить на место.
– А ты, Моня, в Испании воевал?
– Братья воевали.
– И где твои братья воевали?
– В Мадриде, в интербригадах. Под Гвадалахарой.
– Что рассказывают? На Тридцатилетнюю войну похоже? – сказал Щербатов и поразился своему остроумию: вот как надо колоть подследственных. – Сам знаешь, что не похоже. Другие проблемы в Испании. Троцкизм, например. С Троцким в Испании твои братья встречались? – резко спросил Щербатов и посмотрел, прищурившись.
– Нет, не встречались.
– Это я просто так спросил, – сказал Щербатов значительно, – гипотезу проверяю. Не у тебя одного гипотезы есть. Значит, не встречались… Интересно… А сейчас ты где воевать будешь?
Соломон Рихтер удивленно поднял брови. Как раздражала эта барская манера – Рихтеры в разговоре растягивали слова и удивленно поднимали брови.
– В авиации, разумеется. Эээ… В летное училище еду. В Челябинск. Да, кстати, ты еще Лессинга посмотри.
– Что посмотреть?
– Если уж немецкими романтиками увлекся. Шиллера трудно понять без Готфрида Лессинга и без Гёте. И без Шлегеля, если уж на то пошло. Фридриха Шлегеля, а не Августа, разумеется.