— Дьявол… Не знаю, Соня. Ты уже должна была обратиться. Я ведь стабилизировала сердечный гормон зулу — а именно он дает необходимый толчок. Возможно, когда стресс достигнет пика, ты сможешь трансформироваться.

— У меня еще вопрос.

— Говори.

— Если меня протащили не через фальшивый портал, то где тогда настоящий?

— Не расстраивай меня. Все ведь очевидно. Именно из-за этой штучки каждое столетие планету сотрясают катаклизмы.

— Зга, — почти одновременно сказали мы с наложником.

— Видите, как все просто. Виновата не я, нехорошая свободолюбивая женщина. Виновата поломанная машина на дне океана, что создает непрерывные разрывы петлевого пространства. Она уже на последнем издыхании.

— А ее можно починить? — Я сдержала порыв вцепиться в светлую шёрстку давно потерянной матери. Она поморщилась. Раскатисто рыкнула — от чего за стенкой принялись суетиться ее слуги-мужчины:

— Не говори ерунды. Зачем? Чтобы что?!

— Это вредит местным народам, а еще… папа… он ведь не знает, что я жива! Он, наверно, убит горем, как это было после твоего исчезновения.

Я ощутила горечь во рту. Мысли о том, что пока я развлекаюсь в кругу боготворящих меня мужчин, родители страдают, вновь стала есть изнутри. Подстроилась, как же. Просто заглушила чувство вины — и все.

— Неужели? Он страдал? Мучился? Вот и отлично!

— Прости? Что?

Ее радостный смех заставил мгновенно ощетиниться иголками.

И снова молниеносная перемена в настроении. Эта женщина была похожа на летнюю грозу.

— Какая потеря — лишится личной кашеварки! Никто больше не штопает его носки и не слушает остроты про женскую логику. Ромочка, Ромочка… Надеюсь, ты оценил холостяцкую жизнь. Он ведь рассказывал, что именно по его инициативе я бросила учебу в престижном университете и бросилась рожать наследника? А как он горевал, когда на свет родилась девочка — бракодел, нет повода лишний раз похвастаться перед друзьями и выпить!

Это было неожиданно. И от того особенно больно.

Да, папа всегда был ворчливым консерватором, но при этом он никогда не был самодуром. Он поддерживал мое желание развиваться. Вкладывал деньги, время, усилия, чтобы нам с братом жилось хорошо. Любил меня и принимал мои особенности. Нет, не может быть, тут что-то не сходилось…

— Папа не такой. Он никогда не считал меня неудачной версией сына! — прошипела я, сбрасывая ее когтистую руку. Запах цветов внезапно стал раздражать. — Зато я помню, как ты таскала меня за волосы при малейшем проступке. А мне было три года, три!

— Омерзительно, — обронил на грани слышимости Фиралис. Синие брови вразлет сошлись на переносице.

— Согласна, — Тиамат сделала вид, что не заметила этого. — Такое было, но я…

— А как я рыдала, спрятавшись под кровать, пока этот ужасный тиран-мужчина не приходил, чтобы успокоить меня конфетами, не помнишь? Где была ты в это время? А я скажу — ты сбегала, потому что не могла даже слышать детский плачь!

Началась трансформация.

С тихим шипением золотистая шерсть растворилась, открывая нашим взглядам усталое потускневшее женское лицо. В нем будто погас жизненный свет.

— Наш брак был адом. Я страдала, ненавидела свою жизнь и срывалась на единственном близком человеке. На тебе. Когда я попала сюда, многое стало понятней. Этот мир отлично прочищает мозги и показывает уродливость нашего. Проблема была не в твоем рождении или моих амбициях… Прости, милая. Знаю, прошлого не вернуть, но дай мне шанс… Я хочу всё исправить.

— Нереализованность и депрессия — слабое оправдание рукоприкладства, — нахмурилась я. Но затем все же призналась: — Не думай, что я держу обиду. В этом нет смысла. Просто папа не такой, каким ты его запомнила.

А может его изменила моя мачеха. Но интуиция подсказывала, что говорить об этом сейчас не стоит.

— Возможно, он изменился, — отступила Тиамат, пожимая плечиками. — Не спорю. Время идет по-разному здесь и на Земле… Ну-ну, не злись. Не для того мы наконец-то воссоединились, чтобы грызть друг другу нервы.

— А для чего? Я могу, наконец, узнать причину твоих записок и похищения? И когда я смогу вернуться обратно?

Но мать лишь загадочно подмигнула:

— А это узнаешь после пира в твою честь. Идем, познакомлю тебя с моими мужчинами. Мне есть, чем похвастаться.

Несколько громадных даже по земным меркам оборотниц-гиен тащили по коридору мешок, в котором угадывались очертания мужского тела. Мешок ругался самыми грязными словами. Хотя, должна признать, местный язык довольно скуден, если сравнивать его с русским.

— Какие женщины! — присвистнула я, когда нас обогнули и закинули ношу в двухметровую клетку, где раньше держали личинок песчаных зулу.

— Чего ты удивляешься? У этого вида повсеместен половой диморфизм. Самки всегда больше самцов.

Тиамат мягко подтолкнула меня вперед, призывая не задерживаться. Мы были в ее доме — самом большом и богато обставленном. Почти дворец, только из песчаника.

— Не смей уходить…

В углу загорелись два аметистовых огонька. Красивый, хоть и изрядно побитый юноша в ошейнике и с двумя (двумя?) извивающимися лисьими хвостами уставился на нас из клетки. Фиолетовые волосы и такую же шерсть покрывал слой пыли. Одежды на нем не было.

— Грязная течная сука! — прохрипел пленник. — Я доберусь до тебя! Я живьем сглодаю твое лицо и помочусь на то, что останется!

— Ой, да ты поэт, — отмахнулась та, кому предназначались угрозы. — Дочка, пойдем в мою спальню. Там уже все готово.

— Ты за все заплатишь, Тиамат! Слышишь?! Я обрету свободу, будь уверена!

Его голос стал затихать по мере того, как мы отдалялись, поднимаясь наверх. Последним улавливаемым звуком оказался крик боли. Кто-то заставил пленника замолчать.

— За что его так? — спросила я осторожно.

Эх, не о незнакомцах сейчас надо думать.

— Это был цилинь. Редкий зверь с удивительными качествами. Его предки служили драконам вместе с фениксами, защищая великий род, — Фиралис, следующий за нами, прикрыл подведенные глаза. Ему тоже не пришлось по вкусу недавнее зрелище.

— Цилинь, как же! — фыркнула Тиамат. — Вор и сквернословец. Проник в мой город, пробрался на кухню, съел запасы на неделю вперед и выпил все вино. А когда я потребовала плату, попытался меня убить.

— Тогда, возможно, это наемник Шиасада?

— Пф-ф, нет. Но его способности пришлись к месту. Цилини могут излечивать раны — свои и тех, кого любят. Если бы только он пошел на контакт… Но нет. Лучше ведь строить из себя царскую особу и нападать на всех, кто хочет его изучить, — в ее интонациях, мимике проскользнула тоска, которая совсем не сочеталась с веселой улыбкой вишневых губ. — А вот и мои апартаменты… Как тебе, сокровище? Лучший вид во всем Независимом городе!