— Ничего, — Серебряков откинулся в кресле, скрестив руки на груди. — Пока она будет здесь. Её способности весьма интересны, их нужно как следует изучить, а также задокументировать. Девушка подверглась серьёзным испытаниям, схожим с твоими, значит есть риск, что мёртвые не оставят её в покое. Пусть будет под присмотром. К тому же Марго изъявила желание поработать на нас. Разумный выбор, как только она освоится, дам добро.

— Как у вас всё ловко выходит, — улыбаюсь криво. — Главное помните, она человек, а не солдатик. И медиум. Пускай сейчас Марго этого не осознаёт, но рано или поздно её потянет спасать призраков, а не загонять их во мрак. Это в её природе.

— Тебе это не помешало, — холодно отреагировал он. — Элли, просто подумай о том, каково ей будет одной. Тебе повезло, Михаэль не довёл дело до конца. Не думаю, что Клаус поступит также в отношении неё. С нами она будет в безопасности.

— Вы думаете, я буду настраивать её против вас? — спрашиваю, искренне удивляясь. — Да ни в коем случае! Просто предупреждаю — она не сможет действовать по инструкции, как остальные экзорцисты. В своё время, я доставила вам немало хлопот, прежде чем поняла, что должна идти своим путём.

— Тогда не мешай. Я не хочу ставить девушку перед выбор. В конце концов, это не красиво, ведь ты спасла ей жизнь, — скрестив пальцы, очень спокойно сказал он. — В любом случае, пока ты ведёшь себя прилично, я не буду против твоих визитов в Институт. Главное не пересекайся с Настей. Она злопамятна.

— О, я буду тиха как мышка, — восклицаю иронично.

***

Декабрьский вечер мимолётен, холоден и красочен. Небо, не укутанное в одеяло из облаков, на закате разгорается всеми оттенками красного, спускаясь по шкале до градаций пурпура и кобальта с примесями амарантовых и розовых красок. Этот ослепительный миг настолько насыщен цветом, что невозможно оторвать взгляд от их яркости, сочности и пронзительности. Мороз забирается под полы пуховика, холодя до онемения кожу, но сдвинуться с места нет сил.

Как же давно не наслаждалась красотой, как же давно не видела её, не чувствовала, не наполняла клетки тела такой невообразимой ясностью сознания. Неужели все эти годы гнила в собственном теле из-за маленького кусочка Изнанки, зацепившегося за мою душу? В это почти невозможно поверить, но вспомнить, когда в последний раз вот так просто наслаждалась жизнью, никак не получалось.

— Боже, как долго ты тут стоишь?! Ты же вся синяя!

Рядом со мной как чёртик из табакерки возник взъерошенный Паша в наспех накинутом демисезонном пальто. Он прятал руки под мышки, переминаясь в шлёпках на босу ногу. Рыжеволосый, курносый и долговязый как вешалка, худющий и вечно голодный. В глазах вялость и апатия, скука вечного подростка.

Он угодил к Харону задолго до меня, соблазнившись вечной жизнью, здоровьем и молодостью. Его не напугали перспективы периодически исчезать, уступая тело своему хозяину, раньше был недалёким, не верил в сказки про джиннов.

— Засмотрелась, — пожимаю плечами, доставая из сумки бутылку портвейна. — Тебе принесла, будем?

— А то, — заухмылялся парень, а потом нахмурился. — А Харон не скоро придёт, занят.

— Тогда подожду в приятной компании, — я заговорщически подмигнула.

— Вот ты скажи, стоит оно того? — спустя два стакана и скрученной травки, которую он с видом заговорщика выудил из подсобки, развалившись рядом со мной на диване, спросил Паша.

— Что? — передавая самокрутку, отвечаю вопросом на вопрос.

— Ну это самое, видеть и помогать духам? — медленно заговорил он. — Как не придёшь — пиши пропало, обязательно что-нибудь стряслось. Вся нервная, дёрганая с синяками под глазами, не женщина, бледная немочь, вот я к чему! Эй, — обиженно воскликнул, когда толкнула из-за последних слов. — На правду не обижаются!

— Да иди ты, психолог доморощенный. Сам же знаешь — отказаться не получится, не будешь помогать — рано или поздно с ума сойдёшь.

— И всё равно, фигня какая-то выходит. Так сойдёшь с ума или так сдохнешь раньше срока, разницы никакой! — приложившись к бутылке из горла, проворчал он.

— Что ты привязался? Хорошо же сидели! — проворчала недовольно, забирая портвейн и очищая рукавом горлышко. — Бес его знает, что и как, выбора нет, а там уж как фишка ляжет или какую соломинку из кулака судьбы вытащишь. Воля случая.

— Ага, — Паша потерял интерес к беседе и с тоской посмотрел на заваленный тетрадками и учебниками стол.

Проследив за взглядом, спросила:

— Ты же вроде бы закончил учиться?

— Это другая специальность. Теперь я на филфаке МГУ науку мысли постигаю, — говорит грустно, затягиваясь.

— Вот ты ко мне с дурацкими вопросами пристаёшь, так и я спрошу — на фига козе ещё одна корочка из вуза? Ты же сторожем в заброшенном здании работаешь? Какой смысл?

— Харон велел развиваться. Мол иначе совсем мозги скиснут и стану как овощ из-за того, что он смотрит на мир моими глазами. Вредно это, а учёба кратчайший способ встряски. Вот поднакоплю деньги и рвану в горы, однокурсники давно зовут на лыжах покататься, — размечтался разоткровенничался парень. — После сессии на новогодние праздники махнём.

— Рада за тебя, — говорю, закрыв глаза, наслаждаясь хмелем и туманностью сознания.

— Паша хороший парень, ответственный, один из лучших помощников, — раздался знакомый приятный голос.

Открыв глаза, увидела рядом с собой Харона в истинно джентельменском обличье, в светло-сером шёлковом костюме со светлым галстуком, в дорогих ботинках с сигарой вместо самокрутки в руках, одна нога закинута на другую, смотрит перед собой на голую стену как рентгеном вспарывая, глядя в ничто.

— Я рада за тебя, — повторяю последнюю фразу. — Ты хорошо выглядишь, Харон, твои дела закончились успешно?

— Да, — отвечает односложно, всё также глядя в никуда. — А как твои дела? Ты никогда не приходишь просто так.

— Буду отвлекать по пустякам — откажешь мне в дружбе, — говорю с обидой, памятуя о наших первых встречах, когда задавала сотни вопросов, изрядно утомляя стража.

— Правильно, — согласно кивнул он, а затем затушив сигару в пепельнице, повернулся ко мне, внимательно рассматривая моё лицо, отчего мурашки пробежали по телу и я передёрнула плечами. — Давай посмотрим, как держатся чужие сны.

Без разрешения обхватил руками голову, закрывая пальцами глаза, приятно сжимая. От рук исходит мягкое покалывающее тепло, расползающееся как кровоток по всему телу. Секунда соскальзывает в минуту, минута растворяется в блаженстве, клонит ко сну и дрёма захватывает и без того туманное сознание, как всё резко как по щелчку заканчивается.

Открываю глаза и с изумлением вижу, что Харон спиной стоит теперь у маленького окна вновь с дымящейся сигарой, и когда только успел?

— Ваш диагноз, доктор, — с хрипотцой, иронично спрашиваю, доставая сигареты из сумки и залпом осушая полупустой стакан с портвейном.