— А коль они не бегут, а за углом сторожат? — беспокойно оглянулся Сидорка.

— Я и говорю: помогай бог, — ответил Фомка.

Он оглядел курившийся фитиль пищали, поправил порох на полке и бросился вперед. Сидорка, перепрыгивая через камни, следовал за ним. Бежать приходилось по подъему. Хаос камней заставлял друзей метаться из стороны в сторону. Сердце Фомки стучало. Он задыхался.

Пошатываясь, он оперся о скалу, скрывавшую водопад. Сидорка был рядом с ним. Еще раз осмотрев пищали, они выбежали из-за скалы.

Слева шумел и пенился водопад. Ни Фомка, ни Сидорка не взглянули на него. Справа по красноватой базальтовой стене вилась узкая крутая тропинка. На ней никого не было.

— Убегли! — разочарованно проговорил Фомка, останавливаясь.

— Прыткие черти, громом их разрази!

Гулкий звук оборвавшегося камня донесся из глубины ущелья. Сидорка побежал вверх по тропе. Фомка, не успевший отдышаться, остался внизу.

У поворота тропы Сидорка выглянул из-за камня. Едва ли не все ущелье открылось перед ним до самой верхней террасы. В глубине ущелья он увидел чукотских воинов, спускавшихся прыжками. В их руках были копья и высокие прямоугольные щиты, облицованные костяными пластинками. Сидорка разглядел и их костяные панцири.

— Чукчи идут! — сообщил Сидорка.

— Много ли?

— Много.

— Беги вниз! Поспешим к приказному.

Друзья побежали к кочам. Встретившиеся Материк и Прокопьев последовали за ними. Едва четверо охотников поднялись на коч, как копья чукотских воинов уже замелькали около ущелья. «Что делать? — думал Дежнев. — Пресной воды взять не успели. Остаться — биться с чукчами».

Дежнев оглянулся.

Ватаги обоих кочей ждали его команды. В море чернел высокий остров. Дежнев круто обернулся в сторону «Медведя».

— Эй! Вятчанин! — крикнул он. — Как твой хозяин?

— Ничего, отходит, — ответил Вятчанин.

— Лука! Будешь старшим. Катай якоря! Плыть к острову!

Ватаги засуетились. Заскрипели вороты. Захлопали поднимаемые паруса. Подбежавшим к берегу чукчам не с кем было сражаться. Кочи ушли.

— Еще подумают — мы испугались, — недовольно проговорил Иван Зырянин, занося весло.

— Лишь бы ты сам, мил человек, знал, что не боишься, — ответил Фомка.

— Здоровую трепку мы б им задали, — с сожалением вздохнул Степан Сидоров.

— Пустое мелете, — сурово произнес Дежнев.

Однако скоро он снова взглянул на Зырянина с Сидоровым и, несколько смягчившись, сказал:

— А ну, подумаем, робята, хоть малость. Впервые мы сюда пришли. Худое сделаем — вражду посеем. А где черт не сеял, там он и не пожнет! Кто знает, сколько раз нам идти этим путем!

— Да мы так, по глупости болтали, дядя Семен, — виновато ответил Зырянин. — Обидно показалось, что чукчи в драку лезут, а мы уходим…

— Так-то вот, милый. К добру, брат, всегда гребись, а от худа шестом суйся.

Дежнев поднялся на мостик.

Начальник стражи Михайла Захаров подошел к творилу поварни и отпер замок. Отбросив творило, он крикнул:

— Эй! Выходи двое на проминку!

После короткой перебранки двое анкудиновцев торопливо вылезли из поварни.

— Ходить будете здесь, на носу, до мачты, — сказал Захаров. — Вам следить за ними неоплошно, — прибавил он, обращаясь к стоявшим на страже Евтюшке Материку и Бессону Астафьеву.

Один из анкудиновцев, лохматый мужик с медно-красной морщинистой шеей, зевнул и, поворотясь к стражникам спиной, стал осматриваться. Второй пленник, Калинко Куропот, человек лет за сорок, подошел к Евтюшке Материку и слегка дернул его за полу кафтана, приглашая в сторону.

— Испить бы, — произнес он, подмигивая Евтюшке, — горько в глотке-то после морской водицы. Наглотался…

Евтюшка вопросительно взглянул на Михайлу Захарова.

— Дай воду, — нарочито сурово ответил Захаров. От него не укрылось подмигивание Куропота.

Евтюшка подтолкнул Куропота за парус, где стояла бочка с пресной водой, и подал ему ковш. Куропот едва слышно прошептал:

— Евтюшка, это ж я тебе и Ивашке весло, а потом и ведро в море скинул. Слышь, это я их скинул!

«Ты?» — чуть было не вскрикнул Евтюшка, но Куропот закрыл ему рот.

— Тише, дурень! — прошептал он ему в самое ухо. — Наши услышат — убьют меня. А я с вами…

Услышав шаги сотоварища, Куропот отпрянул от Материка и торопливо принялся пить.

…Дежнев беспокойно вглядывался в идущего сзади «Медведя».

«Федя-то мой по здорову ли? — думал он. — Что, бишь, ответил мне Вятчанин? Отходит-де… Как это — «отходит»? Лучше ему? Или он хотел сказать — умирает, мол? Отчего это я понял тогда, что лучше ему? А вдруг умирает? Может быть, умер уже…»

Лоб Дежнева покрылся холодным потом.

— Бессонко! — почти крикнул он Астафьеву. — Бессон, что Вятчанин давеча ответил мне про Федю? Тоже не знаешь? Эй! Сидорка! Роняй парус!

— Что случилось? — беспокойно спросил Афанасий Андреев, подходя к Дежневу.

— Обождем «Медведя». Про Федю узнаю. Жив ли он, сердешный! Сердце болит… — ответил Дежнев.

Впервые Андреев услышал, что голос его дрогнул.

— Говоришь, лучше ему? — нетерпеливо крикнул Дежнев Луке Олимпиеву, когда «Медведь» приблизился к «Рыбьему зубу».

— Лучше! Коли не было яду, здрав будет!

— Ты меня утешил. Уте-шил, го-во-рю! Не отставай! — прокричал Дежнев и, обернувшись к Афанасию Андрееву, облегченно вздохнул. — Хоть немного отлегло от сердца.

— Бедный Федя! — покачал головой Андреев. — Снова ему не повезло.

— Дядя Семен! — вдруг вскричал Иван Нестеров. — Глянь-ка, что там за чудо!

— Чудо?

— Вон! Вода из моря вверх бьет. Батюшки! Зверь всплывает!

— Кит, — спокойно ответил Дежнев.

— Кит?!

— А ты, ростовский лапшеед, небось думал: вот чудо-корыто плывет да в небо плюет, — сострил Сидорка, безжалостно глядя на свою оробевшую жертву.

Когда смех затих, Сидорка продолжал с невинной миной:

— Где же ему, Ивашке, было кита видеть? В их ростовском государстве моря-то нету. Было у них одно озеро, да и то, сказывают, сгорело. Ростовцы, вишь ты, его соломой подожгли!

Смех поднялся пуще прежнего. Нестеров добродушно-растерянно улыбался.

Солнечные лучи прорвали гряду облаков и брызнули по морю. Волны, только что казавшиеся свинцовыми, позеленели и заиграли веселыми отсветами. Тут мореходцы увидели, как в полусотне саженей всплыла черная чудовищно огромная глыба. То был полярный кит, называемый гренландским.