— Мельги-таньги?[94]Э? — снисходительно обратился он к Степану Сидорову.

Кочевому мастеру не понравился тон вопроса, и, выпрямившись, он сухо ответил:

— Ну, здравствуй, коли пришел.

«Видно, и досюда о нас, русских, слух дошел», — подумал Сидоров, отлично знавший, кого чукчи называли мельги-таньгами.

— Сказывайте, — продолжал чукча.

— Нечего, — ответил за Сидорова подошедший Сухан Прокопьев, хитро оглядывая собеседников.

— Что слышали?

— Ничего не слышали, — тотчас ответил Прокопьев, знакомый с манерой чукчей завязывать беседы.

— Что видели?

— Ничего не видели.

После такого обмена уставными фразами чукчи обычно приступали к деловой беседе.

— Мури-Юкко, — важно произнес чукча, выпятив грудь и указывая на себя. — Есть ли кто-либо средь мельги-таньги, кто мог бы меня осилить?

— Да мне тебя на раз, — ответил Сидоров, смерив чукчу и плюнув на ладонь.

Юкко улыбнулся и, заметив саблю, висевшую на поясе Вахова, издал радостное восклицание:

— Кха-кха!

Схватив саблю, Юкко бесцеремонно вытянул клинок из ножен.

— Ну, пошто схватил? — обиделся было Вахов, но, заметив подмигивание Прокопьева, покладисто прибавил:

— А не то гляди. Ладно уж…

Постепенно около мореходцев собралось человек тридцать чукчей. Меж ними были женщины, одетые в меховые штаны. Из-за спин матерей выбежали ребятишки, живые, круглолицые, большеротые, в меховых одеждах похожие на медвежат.

Евтюшка Материк, с удивлением смотревший на татуированных чукчанок, не мог удержаться от восклицания.

— Глянь-ко, Ивашко, писаные рожи! Гы!

— В штанах бабы-то! — не менее удивился и Вахов.

Мореходцы дружелюбно объяснялись с чукчами, кто как мог. Состоялись кое-какие мены. Материк променял железный нож на костяной топор.

Афанасий Андреев поспешно выслал на берег Бессона Астафьева, и тот разложил перед чукчами свои товары: гвозди, сковороды, котелки, ножи, бусы. Чукчанки побежали в стойбище за «рыбьим зубом». Торговля налаживалась.

Щеголь-чукча Юкко, посмеиваясь, похаживал от одного мореходца к другому и развязно ощупывал их одежду и оружие. Подойдя к карбасу вслед за водоносами, Юкко увидел в нем пищаль Сидорова. Для Юкко воскликнуть «aп! aп!» и схватить пищаль было недолгим делом. Сидоров тотчас же сердито вырвал оружие из его рук, памятуя строгий приказ Дежнева не давать пищалей в руки иноземцев.

На лице самоуверенного чукчи попеременно выразились удивление, обида, гнев, упорство и дерзость. Он ухватился за пищаль и начал тянуть ее к себе. Однако кочевой мастер, человек строгий и скорый на руку, долго не думая, треснул дерзкого по уху.

Двое силачей схватились. Юкко был крепок, но и Сидоров был силен, а кулачный бой сызмальства был его любимой забавой. На помощь Юкко бежали другие чукчи. Замелькало оружие.

Заметив драку, Дежнев тотчас же крикнул:

— Подать знак: на кочи!

Котельный бой разнесся по берегу. Водоносы и торговые люди отошли на кочи. Чукчи исчезли за скалами.

Нужно было бы очень пристально всматриваться в хаос каменных глыб, чтобы увидеть две согнутые фигуры, прятавшиеся между скалами. То ползком, то короткими перебежками, они незаметно продвигались все ближе к кочам.

Внезапно оглянувшись, Иван Зырянин заметил движение меж камнями. Всматриваясь, он увидел длинный лук, поднимавшийся из-за камня.

Зырянин бросился на колено. Положив тяжелый ствол пищали на борт, он прицелился в руку лучника. Коч качался, и цель убегала. Рука, поднимавшая лук, остановилась. Вторая рука, невидимая за камнем, натягивала тетиву.

Попов стоял на коче спиной к берегу. Выстрел пищали грянул, заставив его вздрогнуть. Никто не слыхал свиста стрелы, заглушенного грохотом эха. Пораженный в спину, Попов рухнул словно срубленная береза. Оперенная стрела, дрожа, торчала в его спине.

Прогремели пищали Захарова и Сидорова. Тучи птиц взлетели в воздух. Чукчи бежали к ущелью, перепрыгивая через камни и прячась за скалами.

Фомка не стал стрелять с качавшегося коча. С пищалью в руке он спрыгнул в карбас, из которого еще не успели подняться Материк с Прокопьевым. Сидорка бросился за ними.

— Греби! — крикнул Фомка, схватив правило.

До берега — всего несколько сажен. Едва карбас врезался в гальку, Фомка с Сидоркой выпрыгнули из него, разбрызгивая воду.

Вытащив карбас на угор, Материк с Прокопьевым повернулись, чтобы следовать за ними, а их уж и след простыл.

Дмитрий Вятчанин бросился к Попову и попытался вытащить стрелу из его тела. Попов содрогнулся, ивовое древко стрелы оказалось в руке у Вятчанина, зазубренный же костяной наконечник остался в ране. Вятчанин растерянно оглянулся.

Тогда Кивиль оттолкнула Вятчанина и, выхватив кинжал, разрезала ремни куяка и кафтан раненого. Вставив конец кинжала в рану у зубцов наконечника стрелы, она выдернула наконечник из раны быстрым движением и прильнула губами к ране, высасывая кровь.

Старый Удима опустился на колени рядом с ней.

— Хорошо, — сказал он покрученикам. — Девочка знает дело. Не бойся рвать раны. Больше крови — скорей заживет. Сосать хорошо. Бывает яд. Кивиль знает, — так делают якуты-воины.

Попов пришел в себя. Его рана, хоть и болезненная, не была опасной. Пройдя меж ремнями куяка, защищавшего лишь грудь, стрела впилась в левую лопатку. Кость помешала ей поразить сердце.

Скоро перевязанный Попов лежал в казенке, бледный от потери крови. Кивиль сидела на полу, спрятав лицо в одежде раненого.

Тем временем Фомка с Сидоркой перебегали от камня к камню. Чукчи останавливались и стреляли из луков.

Фомка же с Сидоркой, мимо которых то и дело свистели стрелы, берегли заряды.

— Вот я тебе покажусь, непутевый, стреляй! — бормотал себе под нос Фомка, высовываясь из-за камня.

Что-то мелькнуло впереди. Фомка прыжком перескочил к новому укрытию.

— У, р-рыбий глаз! Чуть ухо не оторвал, — воскликнул Сидорка, едва увернувшись от стрелы.

Еще в дозоре при совете Дежнева с Поповым Фомка далеко проследил тропу ущелья. Он знал, что за поворотом — водопад, а тропа круто поднимается вверх, обходя его справа.

Чукчи скрылись за скалой у водопада. Фомке с Сидоркой предстояло пробежать до этой скалы сажен пятьдесят.

— Ну, Сидорка, мил человек, помогай бог, а бежать надо что есть духу. Промедлим — убивцы взбегут по тропе, доспешат до укрытия, а там — поминай как звали.