Кто это был? Почему он приснился и почему он назвал его непонятным прозвищем? Сколько вопросов, а ответа нет ни на один. То, что он не должен умереть своей смертью, тут все просто. Он в полоне. Попал сюда с другими воинами. Скорее всего, как и они, после поражения в Полоцком княжестве. Редкий воин мог позволить себе умереть своей смертью. В остальном полный провал памяти.

Рынок гудел, напоминая пасеку в цветущем саду. Торговцы, как пчелы пыльцу, выхватывали из общей массы праздно шатающихся людей, интересующихся тем или иным товаром. А посмотреть было на что! Большая площадь. Ряды, ряды, ряды! По ним речным потоком снует народ. Зазывалы расхваливают привезенный товар. С телег торгуют овощами прошлогоднего урожая. Снуют лоточники. Под навесами идет торговля тканями, шелками, поволоками. Выставили на продажу свой товар горшечники, кожевенники, кузнецы. У самых лабазов небольшие рубленые домишки, в них продают свои изделия ювелиры. Возле них с лотков можно купить готовую одежду на любой кошель.

На огромном пространстве утоптанного до состояния цемента песка кучками сгрудились люди. Руки у мужчин связаны за спиной. Хмуро, потухшим взглядом смотрят перед собой, не видя никого, женщины. Дети тихо роняют слезы. У всех застарелая грязь на одежде и лицах, давно не мылись. Отдельно собраны молодые девушки, и хоть их лица и выглядят чистыми, одежда сплошное рванье. Совсем недавно большинство этих людей были свободными, имели имущество, семьи, жили на землях своих предков. Теперь это челядь, взятая в походах, это рабы, которых работорговцы выставили на продажу. Среди них выделяется своей статью, силой и молодостью и он. Стоит, высоко подняв голову, не смотрит в лица подходящих покупателей, русских, арабов и греков – так он их классифицировал. Он уже проходил через такой фильтр. Что дальше приготовила ему судьба, он знать не хочет, он просто видит очередной сон. Он сроднился с неправильностью происходящего. Мозг подсказывает, что все это понарошку. Как понять, где правда, а где вымысел? Где сон, а где явь? Он спрятался в себя, закрылся и собирает информацию. Ошибиться нельзя, он неосознанно чувствует это. Он чужой для этого мира.

Дальше за площадкой с рабами слышны звуки, подаваемые домашним скотом. Там торгуют лошадьми, коровами и овцами. Бойкая торговля доносит споры по цене. Каждый хочет подешевле купить или подороже продать. На рынке с рабами торговцы более спокойны, а покупатели потише, но тоже торгуются.

– Почем просишь вон за того долговязого? – слышит он и понимает, что речь идет именно о нем.

– Только для тебя, уважаемый, сделаю скидку! Ты подойди поближе. Посмотри, какой товар! Раб молод, но силен и к тому же красив. Если переправить такого, скажем в Багдад, его цена возрастет стократно.

– Я спросил всего лишь цену.

– О-о! Только для тебя немного скину. Скажем… – лишь на один миг хозяин призадумался и тут же ответил: – Шесть гривен кун тебя устроит? Видит бог, дешевле уступить не могу.

– Гнат, а иди сюды!

Покупатель окликнул от соседней кучки такого же интересующегося и, когда тот подошел, обратился уже к нему:

– Смотри, Гнат, вот этого купец предлагает за шесть гривен купить.

Худой, ущербный на левый глаз русский купчик мазнул по его лицу здоровым оком. Скривив рот и закатив око, стал вести свою партию представления.

– И он прав, Свирыня. Парень действительно стоит шесть гривен! – повернулся лицом к продавцу. – Твой товар?

– Мой.

– Четыре гривны он будет стоить на киевском торжище. Пять – на рынке в Белой Веже. Шесть, а то и все десять – на побережье Джуржана. А ежели его для гарема продать, когда оскопят, он будет стоить раз в пятьдесят дороже, чем в Курске, так туда еще доплыть нужно. Ты, уважаемый, хочешь втулить нам его по цене смазливой девки, и то, не порченой!

Ни хрена себе поворот в сновидениях! Этот кривой сморчок, как он понял, мечтал отрезать ему яйца и торгануть в гарем. О-о, а ведь он без подсказки знает, что такое гарем! Откуда?

Прежде чем продавец соображал, что на все услышанное ответить, раб, до сей минуты стоявший расслабленно и безучастно, с ноги со всей дури, какая накопилась в нем, всандалил ущербному между ног, плюща мужское достоинство.

– Вва-а-а! У-у-и-и! – падая на грязный песок в позе эмбриона, завыл кривой.

Второй из покупателей набросился на не в меру ретивый товар, но был оттянут охранниками этого самого товара назад. Работорговец, извиняясь за инцидент, все же портить товарный вид скотины не позволил.

– Уговорили! – оповестил он пришедшего в себя кривого и его товарища. – Три с половиной плати, и можете делать с ним все, что в голову взбредет.

Оба покупателя не прогадали. Они закупили на торжище около сотни душ, выбив из хитреца приличную скидку за моральный ущерб и за опт в целом. Вместе с другими бедолагами был продан с молотка и теперь в общей колонне, под присмотром охранников, выделенных покупателям продавцом, шел, загребая ногами песок в сторону причалов, и раб, «поднявший ногу» на теперешнего хозяина.

Кривой похабень, не обращая внимания на купленных людей, шествуя неподалеку от обидчика, с восторгом говорил Свирыне:

– В Константинополе платят за рабов шелками, «паволоками», по две паволоки за челядина. Одна паволока стоит от десяти до пятидесяти номисм. Если на дирхемы перевести, это… – купец в уме произвел нехитрый по размышлению ретивого раба расчет. – …от трехсот двадцати до тысячи шестисот дирхемов! Неплохо, да? Рабыни в четыре раза дороже. Ежели сможем все удачно провернуть, мы с тобой в большом барыше окажемся! Весь Курск в шелка оденем, еще и в Киеве на торгу отметимся.

– В Киеве и своих купцов в достатке, – критически заявил напарник купца. – Ныне в княжествах неспокойно, челядинов в полон тысячами гребут.

– Мои розмыслы не зря мой хлеб едят. По ихним расчетам выходит, что рабов, кажногодно продаваемых арабам и в Византию, десятки тысяч. Ништо! Продадим с наваром! Даже не сомневайся.

Он не стал больше слушать пустой треп новых временных хозяев, отвернувшись, призадумался. Его самого перепродали уже в третий раз. Сначала княжеские дружинники. Во время походов они получали свою долю добычи, в том числе и взятой на поток, такой как челядь. Но те особо не торговались, им лишь бы сбыть обузу с рук. Дружинники получали содержание от князя – порядка двухсот гривен кун, то есть четыре тысячи дирхемов в год. Это были очень большие деньги. Он, «потоптавшись» на торговищах в качестве товара и имея аналитический склад ума и интерес ко всему происходящему вокруг него, прокачивал любую информацию. Знал – вол стоил одну гривну, а баран – ногату. От скучавших на постах, не обращавших внимание на человеческий скот и потому трепавшихся между собой вслух охранников услышал, что варяжские гвардейцы в Византии получали за свою службу базилевсу тридцать солидов, то есть четыреста восемьдесят дирхемов в год, и были довольны. Но там и цены были значительно выше, чем на Руси.

Сама структура военизированных подразделений государства, в которое он непонятно как попал, воспринималась им с сомнением. Теперь зная, что он далек от всего этого, не мог никак въехать в перипетии действительности. За то время, пока он оклемывался после контузии и потери памяти, за время перевозов его с места на место, он смог пообщаться с такими же, как и сам, неудачниками, загремевшими в плен и подвергшимися лишению права быть человеком. Теперь уже в прошлом профессиональные военные, они рассказали, что в дружине киевских князей преобладали варяги, и понятие «боярин», «старший дружинник» отождествлялось на Руси с варягом. Флотилии варягов и норманнских викингов – ловцов удачи в чужих державах, как и сотню лет тому назад, приходили на Борисфен в поисках добычи или по пути в Царьград. При этих разговорах из памяти всплывали названия: Днепр, Константинополь. Он все подмечал и продолжал слушать.