— Освободи ее, пожалуйста, Зрадр, — тихо попросил герцог, — я хочу услышать, как ее милость объяснит свои поступки.

— Очень просто, — едва почувствовав себя свободной, яростно процедила герцогиня, — должна же я позаботиться о себе, раз не дождалась этого от сына?

— А Лархой разве вам не сын?! — не выдержал такой лжи Регорс. — Он ведь постоянно находится рядом с вами.

— Не вам судить о детях, — мгновенно отрезала разъяренная Юнгильда, — у вас их никогда не было!

Генерал побледнел как полотно и замер.

— Не советую оскорблять генералиссимуса Телвора Регорса, — едва сдерживая гнев, сдержанно сообщил Хатгерн, — именно в его войсках уже почти два месяца должен находиться Лархой. Правда, ранее он отправлялся туда младшим офицером, а теперь будет служить рядовым. За попытку свержения законного правителя Лархой лишается титула, отцовского имени и всего имущества. И не благодарите меня за доброту. Хотя я и знаю, что тот же Юверсано за подобный поступок приговорил бы любого из родственников к казни, но я все же не он и не могу так огорчить собственную мать. Телвор, отдайте приказ вашим воинам, пусть отправят Лархоя Борнеса в крепость.

— Можно… — деликатно осведомился дракон, снимая с руки невзрачный браслет, которого до того момента там не было, — можно сделать ему на память небольшой подарок?

— Разумеется, — устало кивнул герцог, стараясь не смотреть на прожигавшую его взглядом герцогиню.

Браслет неторопливо поплыл к еще оплетенному путами клятвопреступнику, ловко скользнул на запястье, минуя его нарочно растопыренные пальцы, и растаял, словно был иллюзорным. Все ожидали действия подарка, затаив дыхание, хотя только сам Зрадр да еще, может быть, Ганти с Ительсом догадывались, чем может обернуться дар дракона.

Вскоре все заметили, как стремительно начали меняться черты лица Лархоя. И не только лица. Темнела и блекла, становясь дешевой и поношенной, одежда, тускнели и укорачивались тщательно завитые локоны.

— Извини, — тихо сказал Харну дракон и одним махом выпил кубок вина, — но в прежнем облике он был опасен. Слишком сильно пропитан его разум любовью к заговорам, подлогам и интригам. Теперь у него кроме непримечательной внешности появилась склонность к послушанию и стойкое отвращение ко лжи.

— Спасибо, — с трудом выдавил герцог и сделал знак Регорсу.

— Идем, — скомандовал генерал любимчику ее светлости, и тот беспрекословно двинулся за ним.

— Ты… — глядя, как идет к двери молодой мужчина, который с каждым шагом становится все меньше похож на Лархоя, задохнулась ненавистью Юнгильда. — Ты сначала предал собственную мать, встав на сторону этой шлюхи Ральены, а теперь уничтожаешь родного брата!

— Я вас не предавал, — побледнев не меньше Регорса, процедил Хатгерн, — мне не исполнилось и шестнадцати, когда отец привел лаэйру, и я был не вправе диктовать ему свое мнение. Все помнят, как нетерпим был его милость к непрошеным советчикам. Кроме того, в тот момент, как я ясно помню, вы были с ним в ссоре и заодно почему-то не разговаривали и со мной.

— Ты не поддержал меня, не поехал с нами, когда я уезжала в поместье!

— Как я мог поехать, если отец дал мне поручение проверить гарнизоны южных городов и меня вообще не было в тот момент во дворце? — начал свирепеть герцог. — Зато теперь меня интересует, зачем вы вообще туда поехали? Разве вам неизвестно было про его чрезмерное упрямство и гордость? Да он из-за одних только этих чувств потом столько лет делал все вам наперекор.

— Он был невыносим, — припомнив какие-то свои обиды, зло фыркнула Юнгильда, — с ним невозможно было договориться.

— Если бы вы любили отца, то попытались бы его понять и принять его решение, — твердо возразил Хатгерн. — Или еще раньше постарались стать для него единственной, самой нужной и преданной. Любовь — это прежде всего уважение мнения возлюбленного, а не желание владеть им безраздельно. Раньше я этого не понимал, а теперь знаю точно.

— Ну да, — едко скривилась ее милость, — именно поэтому сегодня рядом с вами пустое кресло, а не ваша лаэйра. Думаю, вам известно, кто она? Выученная убийца и шпионка герцога Бентрея!

— Мне все про нее известно, как и сидящим тут людям, — сухо отрезал герцог, — и как мне стало сейчас окончательно понятно, нам с вами никогда не удастся договориться насчет наших личных отношений. Сейчас я хочу услышать ответ на последний вопрос — как вы додумались продаться Юверсано?

— Не продаться, а обменять услугу на услугу. Он передал через своих людей письмо и предложил помочь выгнать мерзкую рыбачку.

— Ну и что же герцог попросил за эту малую услугу, кроме свержения законного наследника?

— Вас никто не собирался свергать, — кисло скривилась Юнгильда, — только немного… придержать. Ведь знатные дома не пожелали бы признать Лархоя, если только соправителем. А самому Юверсано нужно было сущую малость — восстановить прямую границу на западе. Оказывается, там наши земли клином вдаются в его владения. Мне показали на карте.

— Да при чем тут карта? — опешил Харн. — У Юверсано владения ничуть не меньше, чем у нас! Наша западная граница проходит по Акарне, самой большой реке в той стороне. Если отдать ему этот клин, то уйдут плодороднейшие поля, сады и мельницы, а заодно и мосты, за проезд по которым мы берем плату. Кроме того, там находится несколько десятков зажиточных деревень и Бурск, город виноделов и мукомолов. И везде живут наши верные подданные, об их судьбе вы не подумали? Ведь Юверсано немедленно поделил бы эти земли между преданными ему людьми, а они первым делом выкинут прежних хозяев с обработанных полей и из виноделен. В лучшем случае оставят их наемными работниками. А у нас в герцогстве мигом поднимутся цены на тонкие ткани, любимые вами поделки из мангрового дерева, бумагу и пряности, потому что с этого момента платить за проезд по мостам через Акарну наши купцы будут Юверсано, а он устанавливает самые высокие цены на побережье.

— Вы зря тратите слова и силы, ваша милость, — тихо произнес Ганги, — ваша матушка всегда считала подобные сведения ненужной для женщин ерундой. Ее всегда интересовали только балы и украшения.

— А по-вашему, — мгновенно взвилась Юнгильда, — женщины должны рассуждать о ценах на кожу и рыбу? Или учиться убивать соперниц ножами и бегать по кустам в мужских штанах?

Хатгерн смотрел на ее искаженный ненавистью рот и со все растущей тоской понимал, как напрасны были все его надежды на мирный договор с матерью. Никогда она не смирится с утратой так внезапно уплывшей из рук победы. Как никогда не признает, какой огромной трагедией она могла бы стать для герцогства, если бы Регорс в решающий момент не прозрел и не лишил ее милость всех наград и удовольствий, о которых она так давно мечтала. И почти получила, въехав в этот дворец победительницей и покровительницей нового герцога, каким видела младшего, хитрого и послушного сына.

Ее милости и в голову не пришло, что у коварного и расчетливого Юверсано может быть свой секретный план, в котором нет места ни Лархою, ни ей самой. Да, как видно, никогда и не придет. И значит, Харн может смело утопить в болоте забвения все свои прошлые мечты о счастливой жизни, какой она виделась ему после того, как выйдет замуж Бретта и Ральена отбудет вместе с нею в дом зятя. А матушка вернется во дворец, и тут воцарится мир и радость. Чуть позже во дворце поселится его собственная жена, потом появится сын, зазвенит в комнатах детский голосок и счастливый женский смех…