Вопреки всем «нельзя», я присела на скамеечку у огромного кристалла-алтаря. Последнее время почему-то быстро устаю и вообще по всяким пустякам расстраиваюсь. Вот и сегодня проснулась с утра разбитая, в голове одни грустные мысли.

Резать ладонь, как Йелли, чтобы пробудить алтарь для обращения к ларам, я не стала. С трудом преодолев жалость к себе, которую предпочла назвать инстинктом самосохранения, поранила палец. Затем быстренько размазала кровь по алтарю, благодаря духов и ларов… уж как получилось. Ждала-ждала отклика, тоже хоть какого-нибудь, но тщетно. Тихо, мирно, уютно – и я, привалившись к светящемуся ровным голубым светом алтарю, вновь погрузилась в свои грустные мысли. Так хотелось повидать родных, хоть одним глазком.

Почему-то вспомнилось благословение у горы Дамарис. Интересно, что бы я сказала Игорю, если бы подобная ситуация сложилась в нашем мире и он выбрал бы меня, а не Машку? И поняла: ничего бы «такого» не сказала. Наверное, какую-нибудь банальщину бы несла, которую придумывала перед ритуалом здесь, – высокопарную чушь, лишь бы выпендриться «на камеру». Скорее всего, нас бы земные боги так же «завернули», как ту пару невлюбленных. Ведь Игоря я – теперь знаю совершенно точно – не любила. И все же как он там, на Земле? Что с ними стало?

Да фиг с ними! Конкретно на Игоря с Машей мне плевать, если уж совсем честно. Я переболела, пережила их предательство и забыла. Только сейчас почему-то вспомнила – не иначе, время пришло. Пусть живет, как хочет; в конечном счете я выиграла от их предательства. Если вернуть время вспять, я бы ничего не изменила, потому что теперь у меня есть Йелли. Ради него и для него что угодно сделаю…

Как там бабушка, папа и мама? Неизвестность терзала и мучила. Положив руки и голову на алтарь, я выдохнула в космос:

– Помогите мне, духи! Родненькие, ну хоть маленькую весточку получить, чтобы душу успокоить.

Закрыла глаза, посылая тоску и жажду алтарю, от всего сердца взмолилась – и лары, похоже, услышали. По сомкнутым векам полоснула вспышка света, я даже зажмурилась. Затем цветные пятна истаяли, и я одновременно увидела и услышала…

В нашей гостиной, большой, отчасти помпезной, но красивой, стоит у окна отец. Бабуля сидит за столом, живая, какое счастье! Сердце пойманной птицей забилось от радости. Только бабушка еще больше ссутулилась и поседела. Но Елена Петровна Шмырь по-прежнему остается образцом настоящей женщины. Женщины с большим сердцем.

Вот бы подбежать, обнять обоих, погладить папку по широким, слишком напряженным плечам, чтобы успокоился и расслабился. И окунуться в родное бабулино тепло.

– Что там? – ледяным голосом спросил отец, оказывается, державший новый смартфон у уха.

Так-так, на Земле вышла новая модель айфона. Я тоже хочу… Стоп! Папа плотно прижимает его к уху, но мне прекрасно слышен глухой, недовольный голос его собеседника:

– …Европейские партнеры беспокоятся, господин Хелле, что излишне активные поиски бывшего жениха вашей дочери, господина Лесина, и его подруги Марии, которые сбежали… которых видели в Колумбии, могут негативно сказаться на общем климате инвестиций в ваш новый проект. Особенно учитывая нестабильную обстановку в той стране и крайний негатив местных… известных на весь мир предпринимателей, числящихся в международных базах. Насколько нам стало известно, некоторые из них посчитали, что вы залезли на их территорию. Может возникнуть конфликт интересов, а наши европейские партнеры не хотят, чтобы их имена и репутация хоть как-то ассоциировались с… колумбийскими наркобаронами.

– Успокойте наших европейских инвесторов! Свои проблемы с колумбийскими, известными на весь мир предпринимателями я уладил к обоюдному удовольствию. Как раз сегодня получил от них, за весьма солидное вознаграждение, прекрасную открытку, где запечатлены бывшие друзья моей исчезнувшей дочери. Они решили остаться в Колумбии. Навечно! И сердечно со мной попрощались, принеся глубочайшие извинения и пожелав удачи.

Несколько секунд тишины – а потом ехидное уточнение:

– Это не та ли «открытка», которую пару дней назад по всем каналам показывали колумбийские и соседние СМИ, сожалея о гибели двух русских туристов? Помнится, всех возмутил жестокий способ их… кончины.

Папа хмыкнул, затем флегматично ответил:

– Не знаю, о чем вы, господин Фурш. У меня даже на местные новости времени не хватает, что уж говорить про колумбийские. Может быть, позже посмотрю… отмечу их профессионализм.

– Хорошо, я рад, что вы все решили, господин Хелле, и вновь в деле. Я передам инвесторам, что проект будет успешно развиваться дальше.

Папа отключил телефон и медленно, устало обернулся к бабушке.

– Миш, зря ты их так жестоко… Я думаю, Игорь не врал, когда сказал, что не виноват, – задумчиво сказала бабуля, а потом добавила почти шепотом: – Я уверена: она жива. Не знаю, почему Кайя не вернулась, но однозначно – жива. Я чувствую.

Отец раздраженно швырнул айфон на стол, с болью и яростью в голосе ответил:

– Мы нашли ее парашют. Точнее, рыбаки выловили километрах в ста от места высадки. Он был весь изъеден кислотой. Вовка рассказал, как дело было в клубе. Либо эта тварь Машка, либо сам Игорь, а мне плевать – кто! Они убили мою девочку. Оба! Значит, и ответили оба!

– Она жива! – упрямо заявила бабушка. И глухо добавила: – Кайя мне недавно снилась, такая красивая, счастливая, с белыми крыльями. Над облаками, а вверху – невиданный дворец. И мужчина рядом с ней – тоже с белыми крыльями, красивый… Ты бы видел, как он смотрел на нашу девочку. Словно она для него – весь мир. Самая прекрасная и единственная…

Папа прямо на глазах осунулся, широкие плечи опустились после бабушкиного рассказа о видении, затем он сипло произнес:

– Ангелы, значит… Ну да, Кайя – добрая и светлая девочка, куда ей еще… Ну пусть так, может Бог за ней присмотрит лучше, не то что я… не уберег. И так виноват… – последнее он сказал с сильным душевным надрывом.

– Кайя точно простила, да и Боженька тоже, иначе зачем второй шанс тебе подарил? – сурово осадила его мать. – Так что учти прежние ошибки!

– Мать, ты знаешь, как я тебя люблю? – Папа впервые на моей памяти опустился перед ней, обнял, положил голову ей на колени. – Ты у меня самая родная и любимая. Прости дурака, если сможешь, и помоги, а?

– Да куда я от вас теперь денусь? – мягко улыбнулась бабушка, потрепав своего Мишеньку по волосам.

Душа плакала от боли и грусти. Мои родные, такие любимые и одинокие. До дрожи хотелось перенестись к ним, обнять, пожалеть и сказать, что все у меня отлично. Эх, если бы все желания исполнялись…

– Мы дома! – из прихожей донесся женский голос, родной, звонкий, счастливый.

Совсем скоро, не веря своим глазам, или чем это «кино» смотрю, я увидела маму. Солвейг Хелле в сопровождении пожилой норвежки, своей мамы, вплыла в гостиную. В свободном шерстяном голубом платье мамочка даже в свои сорок шесть с хвостиком выглядит максимум на тридцать пять. Идеально красивая! Она уже несколько лет не модель, но активно подвизается на ниве модной индустрии. Папа встрепенулся и, словно большой верный пес, кинулся ей навстречу, обнял и заботливо усадил в удобное глубокое кресло: