Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я такая счастливая… — опалил ухо Кириллу жаркий шёпот.
«Господи, что же мне делать-то?» — подумал Авинов, тиская чужую возлюбленную.
Газета «Одесские новости»:
Десантное подразделение полковника Туган-Мирзы-Барановского, состоявшее из Сводно-драгунского и Крымского конного полка, набранного из студентов, русских хуторян, немцев-колонистов и крымских татар, высадилось под Одессой. Поддержанному с моря силами тяжелого крейсера «Царъград» и линкора «Император Александр III» десанту удалось закрепиться на плацдарме от косы Сухой Лиман до мыса Большой Фонтан.
Полки, разбитые на две колонны, на подводах и верхом, наступали на Одессу. 1-я колонна продвигалась по берегу через Аркадию, Французский бульвар, Ланжерон к центру города. 2-я колонна занимала восточную часть Одессы, от улицы Пушкинской до рабочих районов — Молдаванки, Слободки, Пересыпи, — выходя к вокзалу.
3-я пехотная и 2-я кавалерийская дивизии 12-го корпуса австрийской армии отступили, неся потери, и сдали город Белой гвардии.
Освободителей встречали цветами, громадные толпы народа кричали: «Ура!», «Слава белым орлам!», «Хлеб-соль!» — а во всех церквах раздавался благовест…
Весело гомоня, «комсомольцы-добровольцы»[105]вышли к подножию кургана. Ленин медленно спускался по тропинке, стараясь не шевелить плечом и не поводить шеей.
— Здравствуйте, Владимир Ильич! — возликовала молодёжь.
— Здгавствуйте, здгавствуйте, — заулыбался вождь, щуря глаза с монгольской хитринкой. — Это и есть ваши гвагдейцы? — обратился он к Авинову.
— Не мои, — улыбнулся тот, — товарища Камо.
— И не мои! — весело запротестовал Тер-Петросян. — Они ваши, дорогой Ильич!
Комсомольцы загалдели, горячо поддерживая и одобряя своего наставника.
— Нас немного, зато самый отбор!
— Лучше маленькая рыбка, — пошутил Ленин, — чем большой таракан!
— До дому? — поинтересовался Кирилл у Владимира Ильича.
— Да уж больно погода хогоша, — засомневался тот. — Воздух, воздух какой чудесный! Побудешь пару часов в лесу, надышишься на целую неделю! Пгогуляюсь ещё, пожалуй.
— А мы проводим! — хором ответили молодые.
Смеясь и переговариваясь, все потопали по дорожке к Большому пруду. Авинов, шагавший рядом с Камо, тихо сказал ему:
— Будьте наготове, Симон Аршакович, свердловцы близко. У прудов их пост и пулемётное гнездо.
— А мы всегда наготове, дорогой! — хищно оскалился Тер-Петросян.
Трое чекистов появились совершенно неожиданно — вышли из-за деревьев на берег пруда и перегородили путь.
— Кто такие? — громко поинтересовался старший из них, совершенно седой, хотя и моложавый мужик. — Посторонним здесь находиться запрещено!
Демонстрируя свою готовность, он положил ладонь на рукоятку кольта.
— Это мои гости, товагищ Воронин, — жёстко ответил Ильич, — и я буду сам гешать, кто тут посторонний, а кто нет. Ясно вам?
Седой отступился — авторитет Ленина был громаден, — но всё же пробурчал:
— У меня приказ — никого не впускать…
— …И никого не выпускать, да? — подмигнул ему Камо.
Воронин сердито засопел. Его молодые напарники растерянно переглянулись.
— А вы нас прогоните! — предложил Ваня Шулепов, курносый и скуластый паренёк лет восемнадцати, со светлым чубом, падавшим ему на глаза.
— Нет, знаете что? — воскликнул Вася Прохоров, краснолицый здоровяк, державший в руках бутылку с недопитым молоком. — Давайте устроим соревнования? Вы же стрелки? Ну вот!
Вылив в себя остатки молока, он облизнулся и сказал:
— Попробуйте-ка, попадите!
С этими словами Прохоров высоко подкинул пустую бутылку. Кувыркаясь, сосуд взлетел над Большим прудом. Рисуясь, Воронин выхватил револьвер и выстрелил. Со второго раза он расколотил бутылку пополам.
Аня Новикова тут же вскинула маленький браунинг. Два выстрела слились в один, а горлышко с донышком разлетелись стеклянным сеевом.
— Моя школа! — гордо сказал Камо, и «молодая гвардия» шумно потопала своей дорогой, обходя растерянных свердловцев, как статуи.
Отойдя подальше, Авинов покачал головой.
— Вот что, хлопцы та девчата, — сказал он очень серьёзно, — этих дядей из ЧК тщательно отбирали, все они хорошо обучены и просто так не уступят…
— Мы — коммунисты… — вякнул было Рома Разин.
— Они — тоже! — отрезал Кирилл. — Просто по-своему понимают свой долг перед партией. Поэтому по одному не ходить, только втроём, девушек сопровождать…
— Мы и сами можем за себя постоять! — возмутилась Асмик Папьян.
— Молодцы, — холодно сказал штабс-капитан. — А теперь запомните: вы сюда прибыли не для того, чтобы героизм проявлять. Ваша задача — постоять за товарища Ленина!
— Он прав, Асмик, — негромко проговорил Камо.
Девушка надулась. Владимир Ильич лукаво посматривал на молодёжь.
— И запомните, — по-прежнему холодно сказал Кирилл. — Здесь не шашкой махать надобно, а работать: дежурить по ночам, смотреть в оба, никого не подпускать к Ильичу. Ходить за продуктами для него — к деревенским или к латышам, варить обеды с ужинами. В этом наш долг, понятно?
Комсомольцы, хоть и кривясь, но закивали головами, как китайские болванчики.
— Всё равно, какая гадость! — поморщилась Ася Литвейко, зеленоглазая и рыжеволосая русалочка. — Беречь Владимира Ильича от своих же!
Ленин жизнерадостно хихикнул.
— А так всегда было, барышня! — сказал он. — Или вы думали, что политическая борьба обязательно идёт вовне? Увы! Самые тяжёлые бои случаются как газ внутри пагтии! Ах, как бы было хорошо — идти впегёд сплочёнными рядами! Не получается! Все идут не в ногу. И ты бьёшься, бьёшься, доказываешь свою пгавоту, выступаешь пготив белоручки Плеханова, размежёвываешься с меньшевиками, изгоняешь из Советов эсегов с анархистами…
Ленин махнул рукой — и поморщился, крякнул.
— Осторожнее! — нахмурился Авинов.
— Забываю… — виновато вздохнул Ильич. — В политике, багышня, нам всем нужно иметь не только горячее сердце, но и холодную голову, иначе всегда есть опасность остаться в дугаках… Вот в чём гвоздь!
Пройдя анфиладами Большого дома, комсомольцы словно оживили усадьбу, наполнили её шумом и гамом. Парни открывали солдатские «сидоры», вытягивая на свет божий картошку, крупу, тушёнку, буханки чёрного хлеба. Вася, став на колени, разжигал примус, а Коля Ермаков, очень серьёзная личность в очках, гордо держал медную кастрюлю. Очки у него вечно сползали на нос, и Коля постоянно поправлял их, тыкая пальцем в дужку. Дабы оживить процесс чистки картошки, Ермаков затеял диспут о классово чистой пролетарской культуре.