На цыпочках выйдя в диванную, штабс-капитан поморщился — люстра была увешана сохнущими портянками. Из коммутаторной доносились глухие голоса и шлёпанье карт: «С червей, значится, зашёл… А мы тебя валетом!»

Авинов пробежал на носочках по раскатанному ковру к лестнице, скрадом взошёл на второй этаж. Богатая усадьба, ничего не скажешь. Стильная. Это сколько ж уже всего коммунары порастащили, а словно и не убыло. Одни картины чего стоят — вон тот пейзажик Дриленбюрга, например, или этот, левитановский. А там вон… Бенуа? Похоже, его… «Не отвлекайся!» — осадил себя Кирилл.

Искомую комнату в Северном флигеле он обнаружил сразу — по полоске света, пробивавшегося из-под двери. Потянув за ручку, Авинов убедился, что тут не заперто, и переступил порог.

Ничего особенного: у стены — деревянная кровать, напротив — платяной шкаф. Между двумя зеркальными окнами помещался небольшой рабочий стол. За ним сидел Владимир Ильич — сгорбившись, он быстро писал, изредка покряхтывая и морщась. Вся его грудь и шея были обмотаны бинтами, левая рука висела на перевязи, на плечи был накинут чёрный люстриновый пиджак.

Прикрыв за собою дверь, Кирилл молча смотрел на человека за столом — невысокого, рыжеватого, лысого, лобастого. Хмуря брови, вздёргивая бородёнку, Ленин витал в неких марксистских эмпиреях, тщась совместить горячечные мечтания с грубой действительностью.

Авинов склонил голову, изучая вождя. Сталин, тот проще. Иосиф Виссарионович — типичный деспот, владычество безраздельное, без рамок и сдержек, для него — всё. Владимир Ильич малость иной. Власть для Ленина не цель, а средство, могучий инструмент для переделки мира, для воплощения бредовых идей Бабёфа и Сен-Симона, «списанных» Марксом и Энгельсом.

Что интересно, оба: и наркомнац, и Предсовнаркома — были убеждены в собственной правоте. Оба этих величайших вивисектора, не колеблясь, ставили бесчеловечный опыт на русском народе, разрушая всё — народное хозяйство, религию, частную собственность, семью. У них не холодела душа при одной мысли о десятках миллионов жертв. «Лес рубят — щепки летят», — равнодушно говорит Ленин. Сталин молча пожимает плечами: человеческие жизни — песок; дела их — гранит. Кому ещё не ясно?

Разве что размах у этих великих — кроме шуток! — людей неодинаков. Иосифу Виссарионовичу достаточно быть властелином бывшей Российской империи, а вот Ленину подавай Земшарную Советскую Социалистическую Республику! Ильич просто бредил мировой революцией. Он прекрасно понимал всю унизительность Брестского мира, но таки подписал его, будучи уверен, что не сегодня завтра красные флаги Советов взовьются и в Германии, и в Австрии. Чудовищная наивность…

— Я, кажется, уже предупгеждал вас, товарищ Воронин, — раздражённо сказал Владимир Ильич, не отрываясь от писанины, — чтобы не являлись без стука!

Подняв голову и повернувшись всем корпусом, Ленин глянул на Авинова, и гнев на его лице заместился страхом. Правая, здоровая рука дёрнулась, роняя карандаш, к лежащему на столе браунингу.

— Кто вы такой? — каркнул «вождь мирового пролетариата». — Что вам здесь надо?

— Тише, тише, Владимир Ильич, — проворковал Кирилл. — Я послан товарищем Сталиным.

Страх, исказивший жёлтое лицо вождя, трансформировался в досаду.

— Вы были в Кгемле? — требовательно спросил Ленин, особенно сильно картавя. — Что там? Как там? Я каждый час звоню в Москву, но мне никто не отвечает! Я спгашиваю Семашко[98]— он пугается и мямлит какую-то чушь! Что вообще пгоисходит, вы можете мне объяснить?!

— Могу-с, — коротко ответил Авинов, устраиваясь на мягком стуле гамбсовской работы. — Свердлов и Троцкий составили заговор против вас, Владимир Ильич. Вы для них — третий лишний. Свердлов подослал к вам убийцу, но вы исключительно везучий человек…

— Я вам не верю! — выпалил Ленин, бледнея.

Кирилл усмехнулся, откидываясь на спинку.

— Свердлов занял ваш кабинет, Владимир Ильич, — спокойно проговорил он. — «Кожаный» подгрёб под своё тощее седалище и Совнарком, и ВЦИК, и ЦК партии. Вот письмо от Иосифа Виссарионовича.

Ильич нервно выхватил конверт, покривился от боли в шее. Одной рукою развернув письмо, он углубился в чтение, и уже не бледность красила его щёки, а багрец — Ленин приходил в бешенство. Дочитав послание, он сложил его, зачем-то вкладывая обратно в конверт.

— Расстгелять сволочей! — выговорил Ильич глуховатым голосом, означающим всегда крайнюю степень волнения. — Пегевешать ренегатов!

Помолчав, соображая, он спросил:

— Комиссар Югковский — это вы?

— Да, товарищ Ленин.

— Как вас по батюшке?

— Виктор Павлович.

— И что же теперь, Виктор Павлович?

Авинов подумал.

— Свердлов будет счастлив устроить вам торжественные похороны, Владимир Ильич, — сказал он, выбирая слова. — Но я бы не ждал ещё одного покушения, по крайней мере в ближайшие дни. Пока вы здесь, под негласным наблюдением и бдительной охраной, «Кожаному» бояться нечего. Полагаю-с, Яков Михайлович сейчас сильно занят, вербуя сторонников. Он доказывает партии, что справляется со всеми делами и без вас…

— А потом?

— А потом — суп с котом. Или с ядом-с.

— Меня могут отравить?

— Стрельбы точно не будет — отравят либо «перепутают» лекарства.

Ленин закудахтал, сгибаясь в кресле.

— А я… А я… — еле выговорил он, душимый хаханьками. — А я щи да кашу провегять стану! На Наденьке! И… и чай!

Мучимый припадком нервного смеха, Ильич изнемог. Откинувшись на мякоть кресла, он дрожащей рукой отёр потный лоб.

— М-да, плохо, очень плохо, — глухо проговорил он, — архиплохо…

— Ложились бы вы спать, Владимир Ильич.

Дверь неожиданно отворилась, и в комнату робко заглянула Крупская — некрасивая, худосочная, глаза навыкате. Рыба.[99]

— Володенька, — проблеяла она испуганно, — кто это?

— Свои это! — нетерпеливо откликнулся Ленин.

— А ты почему не спишь? Поздно уже…

— Ложусь я, ложусь, ступай!

Было заметно, что жена являлась для Владимира Ильича сильнейшим раздражителем. И более всего выводила его вот эта слезливая доброта Надежды Константиновны, воистину рабская покорность, смиренное непротивление. Крупская ни разу не сказала худого слова супругу, хоть и было за что бранить. Даже когда её «Володенька» спутался с Инессой Арманд, она не закатила скандал, бушуя от ревности, не попыталась выцарапать глаза изменщику, а кротко уступила. Любовь зла…

— Завтра сюда прибудет надёжный человек, — сообщил Авинов приглушённым голосом.