– Простите, у вас есть кипяток? – спросила я. – Хочу кофе сделать…

– Да-да, конечно, сейчас вскипячу чайник! – улыбнулась мне женщина. – Что с вами? Выглядите неважно… Вы здоровы?

– Да, со мной все в порядке, – кивнула я. – Просто устала немного… Выпью кофе, и все пройдет…

– Попейте, конечно! – Моя собеседница с жалостью посмотрела на меня. – Раньше, поди, в больницах не работали?

– Нет, я только уборщицей была… – К счастью, свою легенду я помнила замечательно.

– Оно и видно, – покачала головой та. – Ничего, первое время всем не по себе, а потом привыкают. Все-таки тут даже не обычная больница, поэтому такая реакция… Женя, вам сахар нужен?

– Да, если можно… – обычно я пью крепкий черный кофе без сахара, но сейчас отчаянно захотелось чего-то сладкого. – Стойте… Откуда вы знаете, как меня зовут?

– Как – откуда? – удивилась моя собеседница. – Мы же познакомились за завтраком! Я Людмила Геннадьевна, а мою напарницу зовут Маргарита Петровна… С тобой точно все в порядке?

Я пыталась вспомнить, когда успела поговорить с работницами столовой, но все было тщетно. В памяти творилось черт знает что, я совершенно не понимала, что со мной происходит.

Чтобы не привлекать лишнего внимания (я и так к себе его уже привлекла), я кивнула:

– Простите, видимо, здешняя атмосфера и в самом деле как-то на меня воздействует… Надеюсь, что кофе поможет…

Людмила Геннадьевна налила мне в чашку кипятка, я положила две ложки сахара и перемешала напиток. В обычной жизни пить такое я явно бы не стала, но сейчас была совсем не обычная жизнь, в которой даже мои вкусы несколько изменились. Вот и кофе показался мне несладким, я попросила сахарницу, положила еще две чайные ложки и только тогда с наслаждением сделала глоток горячего напитка.

– Ты, я смотрю, сладкоежка! – улыбнулась Людмила Геннадьевна. – Хочешь конфетку? Шоколадную.

– Угу, – кивнула я.

Мысль о шоколадной конфете подняла мне настроение. Сладкого в моем организме сегодня почему-то катастрофически не хватало.

– Держи, – Людмила Геннадьевна протянула мне две конфеты в красивых обертках.

Я зашуршала фантиком и, откусывая шоколад, проговорила:

– Мне кажется, мне еще плохо от того, что на улице один человек мне каких-то жутких вещей наговорил…

– Кто? – удивилась добрая сотрудница столовой. – Пациенты на улицу не выходят… Может, чей-то родственник?

– Нет, он тут работает, похоже, – пояснила я. – Старичок такой, щупленький, слабенький, с тележкой…

– А, так это ж Иван Глебович! – воскликнула Людмила Геннадьевна. – Наш дворник. Он, поди, тебя запугал, ты уж на него не обижайся! Он добрый, только немного не в себе. У него горе произошло, дочка умерла пять лет назад… Вот он и тронулся умом…

– Ой, я не знала… – пробормотала я. – А от чего дочка умерла? Она тут лечилась?

– Нет, работала, как и ты, санитаркой, – объяснила Людмила Геннадьевна. – Молодая была, ей двадцать пять всего было, пошла работать к нам в клинику, ее отец тут работал завхозом. Ну и дочь сюда же…

– Постойте, а сколько лет этому Ивану Глебовичу? – изумилась я. – На вид ему все семьдесят, но если дочь такая молодая… Не сходится!

– Да ты что, какие семьдесят! – воскликнула женщина. – Ему от силы пятьдесят, ну да, пятьдесят! Говорю ж, горе его состарило, он резко так сдал, когда дочка умерла… Кстати, как и ты, она сладкое очень любила. Бедняга…

– Так от чего дочка Ивана Глебовича умерла? – спросила я.

Людмила Геннадьевна вздохнула:

– Несчастная любовь. Бедняжка втрескалась по уши во врача, Кирилла Владимировича, а тот все ее игнорировал сначала. Наденька – так звали дочку Ивана Глебовича – все вздыхала по нему, потом все-таки у них начались отношения. Продлились недолго, Кирилл Владимирович – человек немного не от мира сего, ему интереснее наука, нежели романы. Мне кажется, он и не любил никого никогда… Они расстались, у Наденьки началась депрессия. А потом она покончила жизнь самоубийством, только записку оставила: «В моей смерти прошу никого не винить, папа, прости». После этого Иван Глебович совсем из ума выжил, Кирилла Владимировича возненавидел. Врача старик зовет не иначе как Доктор Смерть, все никак ему не может смерть Наденьки простить. Не знаю, мне кажется, любой отец вел бы себя так же – Наденька была очень эмоциональной, к жизни не приспособленной, верила в большую светлую любовь и не вынесла предательства. Кирилл Владимирович раскаивался в том, что косвенно стал причиной смерти девушки, но ведь такое сплошь и рядом – люди сходятся и расходятся… Не стоило ему заводить отношений, да после того случая врач ушел с головой в работу, хотя я думаю, он до сих пор переживает…

– И Иван Глебович после этого повредился рассудком, – задумчиво проговорила я.

Людмила Геннадьевна кивнула.

– Да и Наденька тоже ходила сама не своя, – проговорила она. – Видимо, слишком много для нее оказалось всего… Сперва от любви у нее крышу снесло: бывает, идешь, а она со шваброй, что-то тихо шепчет, иногда смеется, иногда пугается чего-то. А уж после разрыва она в апатию впала, работу кое-как выполняла. Анатолий Александрович, второй врач, хотел даже уволить ее – ну что за санитарка такая, убираться толком не может! А Иван Глебович умолял главного врача дать Наденьке шанс, мол, у дочки трудный период в жизни, все со временем наладится. Да вот не наладилось ничего… Надя приняла решение уйти из жизни, выкрала у дежурной медсестры снотворное и у себя в каморке приняла смертельную дозу. Нашли ее поздно, спасти не смогли…

– Ужас какой, – заметила я. – Мне еще Гульнара рассказывала про то, как одна пациентка умерла в больнице от остановки сердца. Вроде ее звали Снежаной…

– Ой, я про пациентов мало что знаю, – махнула рукой Людмила Геннадьевна. – Они же приходят и уходят, всех и не упомнишь. Вот сотрудников знаю, а больных – нет. Но вполне могло быть и такое, не всем лечение помогает, зависит от тяжести состояния человека. Обычно все хорошо проходит, очень многие пациенты выписываются и избавляются от зависимостей – алкоголь в клинике хорошо лечат, с наркотической зависимостью дела обстоят хуже. Но это все потому, что наркотики – вещь тяжелая, вылечить наркомана труднее, чем