М.К.

АННИ К МИССИС КЛЕММ

Понедельник, утро. Октября 14-го

Моя любимая Мать, — ваше милое письмо в эту минуту достигло меня, и как оно обрадовало меня! Я так благодарна вам за то, что вы говорите, что придете, я так боялась, что ваши нью-йоркские друзья убедят вас остаться с ними до весны, но благодарю Небо, благословенное преимущество дорогого вашего общества эту зиму будет моим — и, милая мать, не захотите ли вы захватить с собою все бумаги нашего любимца, драгоценного Эдди, все, что вы не отдаете издателям, и его напечатанные произведения тоже? Здесь так мало что можно получить из его сочинений — S. L. Messenger, — Literary World, Broadway Journal и пр., и пр. мы никогда не видим, они здесь вовсе не получаются. Если у вас будет чемодан и вы все положите туда и захватите с собой, вам ничего это не будет стоить, милая мать, — сделайте так, прошу вас, потому что все, что он написал, дорого для меня, и это моя единственная отрада теперь. О, мать, любимая, любимая мать, возможно ли, что он никогда, никогда более не напишет мне? Я ждала так долго, и теперь, зная, что этого никогда не может быть, о, мать, это несправедливо, я не могу вынести этого спокойно, я не могу еще видеть, почему или как это может быть к лучшему, Бог да дарует мне, чтобы я могла. — Я с такой благодарностью вижу эти добрые заметки о нем, потому что мое сердце так терзалось, о мать, это так жестоко со стороны тех, которые завидовали ему, когда он был жив, говорить так жестко о нем, когда он ушел, — но как вы сказали, что в том, он никогда об этом не узнает, а друзья его будут только еще больше любить его память. — Напишите мне, в какой день вы будете здесь, чтобы я встретила вас на станции, дорогая мать. — У меня есть небольшая сумма, отложенная для вас, — сохранить ли мне ее до вашего приезда, или послать вам в письме? Скажите мне, любимая мать, когда вы будете отвечать мне на это письмо. — Приезжайте поскорей, как только будет можно, для вас уже готова небольшая комната, где у вас будет свой собственный камин, и я постараюсь, чтобы вам было уютно — приготовьтесь остаться у нас надолго, ведь так? — Захватите с собой все, что вам дорого, у меня много места, чтобы сложить вещи; не расставайтесь ни с чем, что вы хотели бы сохранить, из боязни, что это причинит мне неудобство, потому что никакого неудобства не будет, только приезжайте. Мистер Р. посылает вам самые ласковые приветствия, — он ждет, чтобы отнести это письмо на почту. Небо да благословит вас, моя любимая, любимая мать!

Ваша собственная любящая и верная

Анни.

Р. S. Если у вас есть какие-нибудь письма миссис Локки, или к вам, или от вас, не уничтожайте их, но захватите их с собою, для этого есть особое основание, я объясню вам, когда я увижу вас. — Не забудьте написать, послать ли вам деньги и когда вы будете здесь.

Д-р М0РАН К МИССИС КЛЕММ

Морской Госпиталь города Балтимора.

Ноября 15,1849

Дорогая моя сударыня! Я пользуюсь первым же случаем ответить вам на ваше письмо от 9-го сего месяца, которое я получил со вчерашней почтой…

Но перейдем к требуемым сведениям. Предполагая, что вы уже знаете о болезни, от которой умер мистер По, я должен только в сжатом виде дать вам подробности всех обстоятельств, его касающихся, от его поступления в госпиталь до его кончины.

Когда его принесли в госпиталь, он не сознавал своего состояния — кто его принес или с кем он был. Он оставался в этом положении от пяти часов пополудни — час его принятия — до трех следующего утра. Это было 3 октября.

За этим состоянием последовал трепет всех членов, и сначала беспокойный бред, но не буйный и не деятельного свойства — непрерывное говорение — и отсутствующий разговор с призрачными и воображаемыми предметами на стенах. Лицо его было бледно и все его тело взмокло от испарины. Мы не могли достичь спокойствия его до второго дня после его принятия в госпиталь.

Оставив соответственные распоряжения сиделкам, я был призван к его постели как только наступило сознание, и спросил его о его семье, о местожительстве, о родных, и т. п. Но его ответы были бессвязны и неудовлетворительны. Он сказал мне, однако, что у него жена в Ричмонде (чего, как я узнал после, не было в действительности)[23], что он не знал, когда он уехал из этого города, и что сделалось с его чемоданом, в котором была одежда. Желая подбодрить и поддержать его быстро падавшие надежды, я сказал ему, что через несколько дней он будет, надеюсь, способен наслаждаться обществом своих здешних друзей и что я был бы очень счастлив содействовать всячески его доброму состоянию и утешению. На это он разразился очень сильной вспышкой, и сказал, что лучшее, что мог бы сделать лучший его друг, это если бы он пистолетною пулей пронзил его мозг, — что, раз увидев свое унижение, он готов провалиться в землю и т. п. Вскоре после того как он дал выражение этим словам, мистер По, по-видимому, задремал, и я оставил его ненадолго. Когда я вернулся, я нашел его в буйном бреде, противоборствующим усилиям двух сиделок удержать его в постели. Это состояние продолжалось до вечера субботы (он был принят в среду), и тут он начал звать какого-то «Рейнольдса»[24]; и он звал его всю ночь до трех часов утра воскресенья. В это время очень решительная перемена стала происходить с ним. Ослабев от усилий, он сделался тихим и, казалось, отдыхал некоторое короткое время; затем мягко двинув своей головой, он сказал: «Господи, помоги моей бедной душе!» — и испустил дыхание.

Это, Сударыня, столь правдивый отчет, какой только я мог сделать по Записи его случая.

…Останки его были посещены некоторыми из первых людей города, многим из них очень хотелось получить прядь его волос…

Почтительно ваш Д. Д. Моран,

заведующий врач.

МИССИС КЛЕММ К НЕЙЛСОНУ ПО

Августа 19-го, 1860

О, как верховно счастливы были мы в нашем коттедже, в нашем милом домике! Мы трое жили только друг для друга. Эдди редко оставлял свой красивый дом. Я выполняла все его литературные хлопоты, потому что он, бедняга, ничего не понимал в денежных делах. Как бы он мог, выросший в роскоши и экстравагантности?

Он проводил большую часть утра в своей рабочей комнате, и после того как он кончал свою дневную задачу, он работал в нашем красивом саду, богатом цветами, или читал и произносил стихи нам. Каждый, кто знал его интимно, любил его. Люди сведущие говорили, что это лучший из всех живущих разговорщиков. У нас было очень мало знакомых, кроме как среди литераторов, но это было так очаровательно.