Фрицы вполне могли спуститься вниз, укрыться на том же втором ярусе и ударить в спину, пока мы концентрируем внимание над головами. Думаю, опытные бойцы так бы и поступили, и вряд ли бы я услышал шаги над головой из-за «ваты» в ушах. Но!.. То матерые «зольдаты», а судя по неточным, длинным очередям машингевера, оружие оказалось в руках неопытного пулемётчика. И интуиция мне подсказывает, что тот никуда не спускался и засады не подготовил…

Чувство опасности буквально взревело в тот миг, когда я начал движение к переходной площадке перед третьим этажом здания. Пулеметная очередь ударила буквально в упор, в этот раз немец занял хорошую позицию; я уцелел только потому, что инстинктивно шарахнулся назад, почувствовав угрозу. Веер пуль прошёл над головой, уткнулся в стенку, кроша штукатурку. А в следующую секунду сверху упали две «колотушки», запрыгав ко мне по ступенькам…

Первую я не задумываясь сбил ногой за перила, по второй отчаянно саданул прикладом, на мгновение подставившись под прицел МГ-34. Но противник упустил удобный для атаки момент, видимо, ожидая, что я шарахнусь от гранат вниз по лестнице; смертоносная вблизи очередь ударила с секундным опозданием.

Дважды грохнуло; один раз – внизу, второй – буквально пролётом ниже рядом с позицией Токаева. От души шарахнув прикладом по «колотушке», я уже не мог контролировать её полёт. Но Тотрадз начал подниматься ко мне ещё при первых выстрелах пулемета; когда же М-24 упала за его спиной, он буквально пролетел половину пролёта, прежде чем противопехотку разнесло взрывом изнутри. Осетин коротко вскрикнул, упав на ступеньки всего буквально в полуметре ниже меня. А в следующую секунду я поймал глазами взгляд бойца, в котором плещется боль вперемешку с гневом и решимостью драться до последнего.

– Ранен?

– Да, бедро зацепило! Я в порядке, командир, сейчас мы немчуру упокоим!

Облегченно выдохнув, отвечаю Токаеву, одновременно потянув из подсумка трофейную гранату:

– Охолони, воин! Перевяжись пока, а я фрицам ответку карманной артиллерией организую!

Раскрутив колпачок на ручке гранаты и сжав в руке асбестовый шарик, я на мгновение замер. Несмотря на то что перед Тотрадзем я хорохорился, задуманное было сопряжено с громадным риском. Но, поколебавшись секунду и зло, уже совсем другим голосом выдохнув «прикрывай!», я рванул шнурок, поджигая запал «колотушки».

«Двадцать два, двадцать два… Двадцать два». На мгновение высунув руку за границу мертвого для обстрела фрица пространства, я бросил трофейную М-24 вертикально вверх на четвёртой секунде горения запала, благо, что длинная ручка позволяет осуществить подобный бросок. После чего резко развернулся и буквально сшиб осетина вниз. Но, вопреки моим опасениям, «колотушка» рванула в полете именно там, где я и рассчитывал взрыв, – веер осколков разлетелся в воздухе напротив пулемётчика. Даже сквозь «вату» в ушах и хлопок подрыва, усиленный детонацией в закрытом помещении, я расслышал отчаянный вскрик боли.

Повезло мне: граната не рванула в руке, не упала обратно, тут же взорвавшись рядом с нами. Риск был велик, но иных путей решения проблемы я не видел – пусть и откровенно слабый, немецкий пулемётчик (а скорее всего солдат, снявший МГ со станка, даже второй номер воевал бы гораздо лучше) не позволил бы мне выстрелить, уделав очередью в упор.

– Я иду вперёд, ты прикрывай!

Очумело посмотревший на меня боец кивнул только после небольшой паузы, видно, ещё не придя в себя после двух близких взрывов. Наконец, взгляд его прояснился, и Токаев занял свое место в углу площадки, я же двинул наверх.

Перед небольшим коридором у перил ворочается раненый фриц. Он уже не кричит, а глухо стонет, словно мычит, держась за глаза. Осколки изранили его целиком, но прикрывает руками он именно глазницы – судя по крови, струящейся сквозь пальцы, пустые. В жалости к гансам я никогда не был замечен, но сейчас мне стало просто жутко при виде окровавленного куска мяса, все же стонущего и шевелящегося… И потому в этот раз я проявил милосердие, оборвав мучения фрица короткой очередью…

– Тотрадз, пошёл! Вперед не суйся, замри за углом и метни «колотушку» внутрь!

Осетин выполнил все в точности, добежав до дверного проёма и швырнув в коридор трофейную противопехотку. Дождавшись взрыва, схоронившись на лестнице, я быстро вскарабкался по ступенькам, поравнявшись с бойцом и аккуратно выглянув за угол. Коридор оказался пуст.

– Теперь действуем следующим образом: каждый идёт вдоль стенок – ты вдоль левой, я по правой. Добираемся до первой двери – забрасываем внутрь гранату, ждем взрыва, заходим внутрь. По очереди! Если там кто есть, добиваем, даже если не шевелится – может притворяться или, что вернее, быть без сознания. Я захожу первым, ты держишь коридор под прицелом, потом меняемся. Нервы у немцев наверняка сдадут, попробуют выскочить, встретить нас. У тебя сколько «колотушек» осталось?

– Две штуки.

– И у меня две. А дверей четыре, друг напротив друга, как раз должно хватить. Ну что, пошли?

Осетин сосредоточенно кивнул, и мы аккуратно двинулись по коридору, каждый держась свой стенки… Вот первая дверь. Раскрутив колпачок и дернув шнурок, забрасываю М-24 с двухсекундной задержкой. Взрыв! Через пару секунд рванула граната Токаева в помещении напротив. Забегаю внутрь – чисто. Выйдя в коридор, киваю бойцу, тот заходит в свое, и в этот же миг из-за второго по счету проёма по левой стороне вылетает граната.

– Назад!

Я успеваю спрятаться за дверной косяк, прежде чем «колотушка» взорвалась. Слава богу, Тотрадз правильно понял мой крик и отчаянный взмах руки, также переждав взрыв, укрывшись в своем помещении…

Я и немец, вооружённый трофейным ППД, показались в коридоре одновременно. Однако скорость реакции оказалась на моей стороне: нажав на спуск, я на секунду опередил врага, отбросив его назад короткой очередью в три патрона. Немец вскрикнул, после чего до меня донеслось отчаянное:

– Nicht schiessen!

В голове автоматически щёлкнул перевод: «не стреляйте», после чего я задал вопрос на немецком, воспринимая его как родной язык, – спасибо прокачанному персонажу:

– Ты корректировщик? Сколько вас ещё осталось? Пусть сдаются!

После короткой паузы ганс несколько удивлённо ответил:

– Я остался один! Да, я корректировщик!

Не врет. Точно, не врет, я ведь ложь на раз чувствую! Это хорошо…

– Толкни вперёд автомат! А после вылезай сам! Стрелять не будем, ты мне нужен!

После чего обратился к Токаеву:

– Сейчас фриц выползет в коридор, сразу огонь не открывай, но держи на прицеле.

– Что вы говорите?

Это немец беспокоится, заслышав чужую речь. Отвечаю ему в тон, перейдя на «вы», – возможно, уважительное обращение в большей степени расположит его ко мне:

– Не бойтесь, я прошу своего солдата не стрелять, если вы не совершите никаких глупостей!