Морава прежде всего поразило небо над озером – оно было огромным и бездонным. На него можно было смотреть подолгу и не только ради праздного удовольствия. Небо и погода над озером менялись по многу раз на дню, поэтому проведать погоду могли только опытные кормчие, притом местные уроженцы. Шторм, который пережидали хоробры, разразился настолько быстро, что Морав ничего понять не успел. Только что посреди ясного неба сияло солнце, щедро раскидывая свои золотые лучи по осеннему лесному разливу, покрытому яркой желтизной и багрянцем, как вдруг откуда-то взялась черная туча, словно вывалилась со средины небесного купола, поднялся свирепый ветер, и высокие штормовые волны начали с бешеной яростью накатываться на отмели.

Не будь Орма с его большими познаниями в судовождении по озеру, хоробрым пришлось бы очень туго. Они могли бы даже погибнуть. На их глазах высоченная волна перевернула довольно устойчивый широкий струг, который торопился пристать к берегу, но не успел, и к Мораву долетели крики несчастных гребцов, которым могли помочь только боги. Но им, видимо, было не до того, потому что никто из потерпевших кораблекрушение не выбрался на сушу.

Переждав шторм, лодья отправилась дальше. Когда она наконец вошла в устье тихой спокойной реки, напряженные лица хоробрых осветились радостью. Морав понял: конец путешествия близко.

Земля давила на грудь со страшной силой, сбивая дыхание. Впрочем, полноценным дыханием то количество воздуха, которое поступало в легкие юноши, назвать было трудно. Он лежал в яме глубиною в три локтя, присыпанный рыхлой землей, и старался удержать себя на границе Нави. Это был урок выживания, обязательный для хоробрых. Через яму проходили все гриди[62] – так называли волкодлаков, которых обучали старшие наставники.

Поначалу Морава заставляли подолгу задерживать дыхание – сначала на земле, а потом в воде. Это было не так страшно. Из реки можно было в любой момент вынырнуть на поверхность. Но неумолимый наставник, которого звали Твердислав, снова и снова отправлял юношу на дно, недовольный малым промежутком времени пребывания своего ученика под водой. В конечном итоге упрямый Морав едва не отправился к предкам, но Твердислав вовремя вытащил его на берег, как щенка из проруби, почти бездыханного. После этого случая Мораву пришлось вновь повторять уроки абсолютной сосредоточенности, когда человек полностью отрешается от всего земного.

Достичь такого состояния поначалу было очень сложно, и не будь Морав в обучении у Рогволда, ему вряд ли удалось бы удерживаться на меже, за которой начиналась Навь. Но даже старый волхв не способен был передать юноше то, чему смог научить Твердислав.

Наставник Морава был колоритной личностью. Коренастый, невысокого роста, с толстой бычьей шеей, напоминающей ствол дуба, он обладал страшной силой и неумолимой свирепостью. Его побаивались не только гриди, но и старшие из хоробрых. На бритой голове Твердислава из волос остался лишь седой клок, который он закладывал за ухо. Бороду он не носил, в отличие от некоторых наставников-волхвов, только длинные вислые усы, резко выделяющиеся на его смуглой физиономии. Непонятно было, эта смуглость присуща ему от рождения, или он слишком много времени проводил на солнце. Но даже если это так, то оно явно светило гораздо южнее озера Илмерь.

Твердислав был рутеном[63] из Кенугарда[64]. Ему уже минуло много лет, хотя по его наружности это не было слишком заметно. Морав слышал, как хоробры с огромным уважением говорили о кнесе Кенугарда Святославе, великом воителе-волкодлаке, который ходил походами на ромеев[65], и о том, что Твердислав был его дружинником. После смерти кнеса ему по какой-то причине пришлось покинуть родные земли и податься в северные края.

Именно Твердислав предложил Мораву первое и, пожалуй, главное испытание. От этой проверки способностей новичка зависело быть ему полноправным гридем, учеником хоробрых, или влачить жалкое существование слуги, отрока на побегушках, которого нужно обучать, как дитя малое, – с самого начала.

Перед Моравом Твердислав поставил семь одинаковых глиняных чаш, наполненных темной жидкостью. В шести из них была смертельный яд, и только в одной – безвредный напиток. Мораву наложили плотную повязку на глаза и предложили выбрать одну из чаш и выпить ее содержимое. Кроме Твердислава за этим действом с интересом наблюдало много хоробрых. Некоторые из них – отроки-слуги – с нетерпением и надеждой ждали, что новичок провалит испытание и заменит их на самых грязных работах.

Морав мысленно рассмеялся – для него эта задача не представляла большой сложности. Нюх у юноши, благодаря тому что Рогволд учил его на волхва-целителя, был настолько развит, что он мог определить состав почти любого зелья по запаху. И уж тем более для него не составило труда выбрать чашу с безвредным напитком, хотя для неопытного человека жидкость в чашах источала одинаково сильный аромат. Это было сделано специально, чтобы испытуемый не унюхал запах яда.

Во всех шести чашах находился страшный яд из растения, которое называлось водяная бешеница[66]. Его дух, едва пробивающийся через другие запахи, нельзя было спутать ни с каким другим. Он живо напомнил Мораву запах баркана[67] (или кароты, как называли это растение викинги), корнеплоды которого кривичи приносили в дар покойнику – клали их в лодью, перед тем как сжечь ее вместе с телом усопшего.

Морав почуял запах водяной бешеницы сразу. Не колеблясь ни единого мгновения, он решительно взял чашу с безвредным напитком и с видимым удовольствием выпил ее, потому что от волнения у него пересохло в горле. Да и как не волноваться, если юноша точно знал, что противоядие от водяной бешеницы знают очень немногие, даже самые искусные целители теряются при отравлении этим ядом.

«Значит, хоробры владеют секретом противоядия», – мельком подумал Морав. Ведь не могли же они спокойно наблюдать, как новичок умирает в страшных муках. Иначе гридей не напасешься – не так уж много людей можно было назвать волкодлаками. А научить человека оборотничеству практически невозможно. Сила из ничего не появится. Волкодлаком нужно родиться. Поэтому хоробры-наставники и рыщут по всем племенам, родственным русам, в поисках будущих вождей и военачальников, коими обычно становились их воспитанники.