И все-таки занавес приподнялся

В 1955 году «Коктейль-холл» закрыли, открыв на его месте безликое кафе-мороженое. Но железный занавес уже приподнялся. А общая цепь для «скованных вместе» все больше стала давать слабину. И чем дальше, тем становилось очевидней, что казенный советский официоз с треском проигрывает Западу в свободе человеческого самовыражения, яркости ритмов и красок, а главное — в качестве жизни. Когда это стало ясно не только крошечной фрондирующей группке молодых людей, но даже тем, кто пытался выпрямить своих «идеологически горбатых» сверстников, процесс, что называется, пошел.

Куда именно — поговорим, когда очередь дойдет до клубных, в том числе молодежных кафе.

А пока поставим точку на том, что новое поколение вновь сейчас открывает для себя правду о тех временах. И дистанция в полвека совсем не мешает ей искренне сопереживать юным героям кинофильма «Стиляги».

Правда, о «Коктейль-холле» — таким, каким он когда-то был, — помнят только ветераны. Некоторые из них, изредка заглянув в помещение, унаследованное сначала кафе «Московским», а потом одноименным клубом, даже уверяют, что какую-то ауру лет их молодости эти стены все еще хранят…

Мечта любого творческого человека — работать лишь по вдохновению. И притом с результатом, который гарантировал бы хорошее питание каждый день.

Не знаю, кому как, но это классическое в диалектике единство противоположностей всегда казалось мне таким же призрачным, как мечта некоторых представительниц слабого пола хорошенько покушать и… похудеть.

Рецепты советского креативного питания

Нет, у диетологов на этот счет есть куча рекомендаций. У той же Нины Искренко — модной в конце прошлого века изобретательницы альтернативной диеты — на этот счет для одержимых идеей похудеть была целая программа. Но только что там могло увлечь профессиональных служителей различных муз? Взять, к примеру, горячо ей пропагандируемый вариант на будничный день. Ну, какому, скажите, уважающему себя творцу нужны «четыре порции перловки с постным маслом, граммов 300 сала с чесноком, батон, грузинский чай» — и все это со скоростью поглощения до 600 секунд. Еще 2–3 секунды — и следующие «номера» программы: «клозет, стакан водопроводной воды, стакан, клозет, еще стакан». Тут даже поощрительная добавка по «программе А» (бутылка минеральной и легкий одухотворенный секс) не сильно вдохновляла.

Гораздо более воодушевлял вариант выходного (или библиотечного) дня. Тут, оказывается, можно было быстренько перелистать Гомера, Монтеня, Рабле и Генри Миллера. А дальше не спеша заказывать перно — суфле — анчоусы-бифштекс и еще раз перно. Потом дожидаться заката, чтобы — в соответствии с указанной диетой — побаловать себя кефиром, музыкой Сен-Санса, Глиера, Свиридова. А уж опосля всего — опять же секс. Но уже простой античный. Часа на полтора.

«Теория, мой друг, суха. Но вечно древо жизни…»

Не знаю, как насчет перно, суфле и анчоусов, а вот недорогой, доброкачественный бифштекс во времена, когда Москва еще была столицей СССР, можно было неплохо откушать в любом ресторане, где для клубного, неформального общения собирались творческие работники.

О самых популярных из них — речь впереди.

А сначала о предыстории.

Традиция «цехового кучкования» тоже, как говорится, сложилась не вчера и даже не позавчера. Достаточно вспомнить знаменитый Дворянский клуб на Тверской, где еще в пушкинские времена по строгому правилу «свои среди своих» собирались пообщаться исключительно в собственном узком кругу и, боже упаси, без всякого женского пригляда чопорные господа из числа самой родовитой московской знати.

Откуда есть пошла «цеховая тусовка»

Настоящий бум клубного времяпрепровождения с хорошей едой и обильными возлияниями охватил Первопрестольную в конце XIX — начале XX века. Тогда в городе появился целый ряд клубов, которые объединяли не только дворянскую знать, отставных военных или, скажем, страстных охотников, но и писателей с артистами. Один из них — клуб артистической интеллигенции — находился на Большой Лубянке. А другой — небольшой клуб интеллигенции художественной — располагался в самом начале Большой Дмитровки — улицы, которую совершенно не случайно некоторые именовали Клубной. Ибо напротив «творцов» — в нынешнем Доме союзов — находилось Дворянское собрание, далее по улице Приказчичий клуб, а в конце Купеческий (позже он перебрался на Малую Дмитровку) — тот самый, куда на знаменитые «вторничные обеды» Иван Яковлевич Тестов поставлял свою знаменитую в 20 ярусов кулебяку.

Не под каждым им кустом был готов и стол и дом

В Москве советской о такой «экзотике» даже не вспоминали. В первые послереволюционные три года новой власти вообще было не до забот о кормежке и клубном времяпрепровождении «пролетариев умственного труда». Им тогда оставили право выкручиваться самостоятельно.

Чем практически воспользовалась лишь сравнительно небольшая часть творческих работников.

Подлинную тягу к самоорганизации в плане еды и досуга первыми проявили сотрудники городских газет и самая тогда неугомонная часть литераторов — романтически «купающиеся в революционном творчестве» поэты. Проще всего летом 1918 года поступили столичные репортеры. На третьем этаже бывшего доходного дома в Столешниковом переулке они присмотрели для своих неформальных сборищ небольшую пустующую квартиру с низкими потолками и какими-то нелепыми, учитывая ее будущее назначение, розовыми обоями. Помещение сняли вскладчину. Так у журналистов в городе появилось первое свое кафе.

Поскольку с едой в тот суровый период военного коммунизма были большие проблемы, единственным дежурным блюдом у завсегдатаев журналистского кафе был дымящийся в жестяных кружках кофе. Конечно, надо было сильно изголодаться и обладать большим воображением, чтобы называть этим благородным именем ту густо-коричневую, слегка подслащенную сахарином горькую бурду, которую там распивали. Но ни с тем ни с другим у собравшихся как раз никакого дефицита не наблюдалось. Тем более что ночи напролет в клубах самосадного табачного дыма за крошечными столиками неутомимо длилось многоговорливое и веселое собрание.

Последнего не обгонит никто

«Вкуснее» всего это заведение описано у Константина Паустовского в его замечательном автобиографическом четырехтомнике «Повесть о жизни». Так что за тем, кто в том кафе бывал и что, собственно, там происходило, лучше всего обратиться туда. Здесь же можно лишь кратко упомянуть о том, кого писатель там встречал. А там, оказывается, кто только не появлялся: от поэтов Андрея Белого и Бальмонта до меньшевика Мартова и слепого вождя московских анархистов Черного. В этой гуще незаурядных людей всех возрастов, взглядов и характеров у журналистов были свои «звезды» и свои неподражаемые, колоритные личности.