— Что?

— Ты писал что-нибудь вечером? На стене писал?

— А… это. Ага.

— Что ты хотел мне этим сказать?

— Что хотел, то и сказал.

Саймон сел в кровати и во все глаза смотрел на нее.

— Ты правда думаешь, что умереть — хорошо? — спросила она.

— Я пока, по-моему, этого не хочу, — сказал мальчик.

— А кто хочет, чтобы ты умер?

— Так устроено. Я этого не знал. Если не хочешь — тебя убьют.

— Кто-нибудь велит тебе убить себя?

— Я стучу и барабаню, прославляю мертвецов.

— Это Уитмен? — спросила она.

— Кто?

— Уолт Уитмен. Это слова Уолта Уитмена?

— Нет. Уолт так не говорит.[23]

— Откуда же ты их знаешь?

— Из дому.

— Кто-то велит тебе делать вещи, от которых тебе будет плохо, будет плохо другим людям. Ты в этом не виноват. Кто-то хочет тебе вреда. Скажи, где ты сейчас, — я приеду и тебе помогу.

— Нельзя.

— Не надо бояться. Тебе нечего бояться, но ты обязательно должен позволить мне тебе помочь. Откуда ты звонишь? Мне это можно сказать. Все будет хорошо.

— Следующий будет завтра.

— Что он заставляет тебя сделать? Не надо этого делать.

— Все, мне пора.

— Подожди. Ты не виноват, что попал в беду. Я могу тебе помочь.

— Долговечен ли город огромный?

— А ты как думаешь?

— До свидания.

Он повесил трубку.

Чуть не дрожа от волнующей догадки, Саймон сказал:

— Это был он.

— Да, он.

— Что он говорил?

— Помолчи минутку, ладно?

Снова зазвонил сотовый. Она заранее знала, что это Пит.

— Твою мать, Господи Иисусе, — сказал он.

— Откуда он звонил?

— Из автомата в Бед-Стай.[24]

— Они завтра собираются прикончить еще одного.

— Он так сказал? Как думаешь, это правда?

— Если так, навскидку, — то не уверена.

— Тут мы с тобой сходимся.

— Но, по-моему, настроен он серьезно.

— По-моему, тоже. А что он там гнал про Уитмена?

— Хороший вопрос. Похоже, маленький засранец выучил наизусть всю книгу целиком.

— Он говорит, что знает те слова из дому. Что это может значить?

— Все, что угодно, Пит.

— Когда ты будешь в конторе?

— Через двадцать минут. Не раньше.

— До встречи.

Она дала отбой. Саймон поедал ее взглядом, готовый немедленно предпринять необходимые действия.

— Вызывают на работу, — сказала она.

— Понятно, — ответил он.

Саймон сейчас был чертовски хорош, — влиятельная фигура в своем мире — в этом он был просто наблюдателем, если хотите, пассивным партнером. Он лежал, глядя на нее невозможными агатовыми глазами, волосы в беспорядке, как наэлектризованные, лицо тронуто щетиной. На секунду ей почудилось, что можно остановиться, бросить, к черту, работу и вместе с Саймоном оказаться в его царстве, приобщиться к его напряженной, но неопасной жизни, его спокойствию и уверенности, покупать и продавать будущее, выискивать карты и кувшины и украшать ими свой дом. А ее дожидалась унылая контора с древним оборудованием и работающим на последнем издыхании кондиционером, где коллеги — в большинстве своем ярые консерваторы, студенты-хорошисты или люди слишком своеобразные для работы в корпорациях, но убежденные, что именно они — лучшие и самые талантливые; где злодеи, как и герои, презренны и сбиты с толку; где в борьбе между порядком и хаосом нет ни красоты, ни философии, ни поэзии; где сама смерть оборачивается убогой дешевкой. Она хотела — но как ему об этом сказать? — найти в Саймоне убежище, мирно жить бок о бок с ним в его точеной и бесшабашной красоте, в его будоражащем довольстве. Она хотела отказаться от самой себя, всецело подчиниться. Но ему это, конечно, не понравилось бы.

Кэт встала с кровати.

— Я тебе позвоню, — сказала она.

— Хорошо, — ответил он.

Они оба помолчали. Теперь бы самое время ей или ему сказать «я тебя люблю». Если бы оба они так чувствовали.

— Счастливо, — сказала она.

— Счастливо, — отозвался он.

В конторе как будто отмечали Хеллоуин. Кэт не помнила, чтобы когда-нибудь раньше там царила такая возбужденная атмосфера. Ведь прежде такого не случалось: психопат заявляет о своих намерениях и, судя по всему, твердо решил их осуществить. Прямо как в кино.

Эд был до последней крайности перепуган. Волосы у него на голове — вернее, то, что от них оставалось, — стояли дыбом.

— У нас тут жарко, — сказал он.

— В Бед-Стай что-нибудь обнаружили? — спросила Кэт.

— Не-а. Жаль, что это не я с ним разговаривал.

— Ну и что бы ты ему сказал?

— Я так думаю, ему не хватает отцовского внимания.

— Неужели?

— Не обижайся. Ты справилась по-своему великолепно.

— Да, по-своему.

— Я не имел в виду ничего дурного. Просто думаю, мужчина мог бы добиться от него большего. Это ведь всего лишь случайность, что его соединили с тобой.

— Хочешь сказать, женщина тут с тобой равняться не может?

— Тише, тише. Не надо строить из себя Анджелу Дэвис.[25]

Эд был из новой породы мужчин, уверенных, что если не скрываешь своих расистских и сексистских взглядов, если прямо о них заявляешь, то тебя это оправдывает, как минимум, наполовину. Что если расизм — вещь неизбежная, то лучше, мужественнее и благороднее честно в нем признаваться. По правде говоря, Кэт предпочла бы скрытность.

— И в мыслях не было, — сказала она.

— Плохой отец велит ему поступать плохо. Хороший отец с большей вероятностью сумеет убедить его вести себя хорошо. Материнская фигура для этого недостаточно авторитетна. Она лишь прибежище. Но она не может противостоять плохому отцу. Ее дело — утешить.