как я его любила! Я никогда не просила его любить меня, вы понимаете? Это было невозможно. Но он говорил, что любит. Я делала вид, что верю. Мы были счастливы, господин комиссар. Уверена, он тоже был счастлив. Как же иначе? Недавно мы отпраздновали годовщину нашей свадьбы. Что произошло на скачках, не знаю. Несколько раз он оставлял меня на трибуне одну: ходил делать ставки. Вернулся какой-то встревоженный, то и дело оглядывался, словно искал кого-то. Настоял, чтобы мы поехали домой на такси, и все время смотрел назад. Не остановил мотор возле нашего дома, а зачем-то велел шоферу ехать дальше. Тот довез нас до площади Бастилии. Альбер вышел, а мне сказал: «Поезжай домой одна. Через час-два вернусь». Его кто-то преследовал. Но в тот вечер он не вернулся. Позвонил и сказал, что придет утром. На другой день два раза звонил…

— Это было в среду?

— Да. Когда позвонил во второй раз, велел, чтоб не ждала его, а сходила в кино. Мне не хотелось, но он настоял. Чуть не рассердился. Я и пошла. Вы их арестовали?

— Всех, кроме одного. Этого тоже скоро поймаем. Не думаю, чтоб он был опасен, тем более, мы знаем, кто он, знаем приметы.

Мегрэ даже не подозревал, сколь он близок к истине. В эту самую минуту детектив из полиции нравов обнаружил Сержа Мадока в борделе на улице Ля Капелль, грязном заведении, посещаемом главным образом арабами. Он туда забрался накануне вечером и упорно не желал уходить.

Сопротивления, однако, он не оказывал. Он был настолько пьян, что в полицейский фургон его пришлось нести на руках.

— Что вы теперь намерены делать? — поинтересовался Метра, набивая трубку.

— Не знаю. Скорее всего, вернусь на родину. Содержать ресторан в одиночку мне не под силу. Да и нет тут у меня никого.

Повторив последнее слово, женщина оглянулась вокруг, словно ища, на кого бы излить свою нежность.

— Не знаю, как жить дальше.

— А что если ребенка усыновить.

Нина посмотрела недоверчиво, но потом улыбнулась:

— Вы думаете, это возможно? Мне позволят?

Идея эта так быстро возникла и обрела форму, что Мегрэ расстроился. Хотя фраза вырвалась не вполне случайно, он хотел лишь прощупать почву. Мысль эта родилась во время поездки сюда, в Корбей. Одна из тех фантастических, бредовых идей, которые рождаются в полузабытье или в состоянии полного физического истощения, всю несуразность которой осознаешь лишь наутро.

— К этому разговору мы еще вернемся. Мне хотелось бы с вами еще раз встретиться, если позволите. Нужно уладить с вами кое-какие денежные дела: нам пришлось открыть ваш ресторан.

— Вам известен такой ребенок?

— Видите ли, мадам. Есть один ребенок, который через несколько недель или месяцев может стать сиротой.

Нина покраснела до корней волос. Мегрэ тоже: он уже жалел, что заговорил об этом.

— Это младенец, да? — сбивчиво спросила женщина.

— Да, совсем крошка.

— Он же не виноват ни в чем.

— Нисколько.

— И не обязательно, чтобы он стал…

— Простите, мадам. Мне пора в Париж.

— Я подумаю.

— Не думайте слишком много. Зря я затеял этот разговор.

— Нет, вы сделали правильно. Нельзя ли мне взглянуть на него? Скажите, мне позволят?

— Разрешите задать еще один вопрос. Альбер говорил, будто вы меня знаете. Не помню, чтоб я когда-нибудь видел вас прежде.

— Зато я вас видела. Правда, давно. Мне тогда едва исполнилось двадцать. Матушка была еще жива, мы с ней поехали в Дьепп…

— Отель «Босежур», — воскликнул комиссар. В этой гостинице они с женой провели две недели.

— Все обитатели гостиницы только о вас и говорили и тайком разглядывали…

На пути в Париж, проезжая мимо залитых солнцем полей, Мегрэ испытывал какое-то необычное чувство. На живых изгородях набухали почки.

«Славно было бы взять отпуск», — подумал он, возможно, вспомнив дни, проведенные в Дьеппе.

Мегрэ понимал, что ничего подобного с ним не произойдет, хотя такие мысли и появлялись у него время от времени. Это было вроде простуды, которую излечивала напряженная работа.

Вот и предместья… Мост Жуэнвилль…

— Поезжай на набережную Шарантон.

Бистро оказалось открытым. У Шеврье был несколько обескураженный вид.

— Хорошо, что вы приехали, шеф. Мне позвонили, сказали: все кончено. Жена не знает, ехать на рынок или нет.

— Как ей будет угодно.

— Сидеть тут больше ни к чему?

— Совершенно ни к чему.

— Спрашивали, не видел ли я вас. Наверное, повсюду искали — и дома, и в управлении. Не позвоните на набережную Орфевр?

Комиссар заколебался. На этот раз силы у него действительно были на исходе. Хотелось лишь одного: забраться под одеяло и уснуть. Сном крепким и без сновидений.

— Ставлю пари — просплю целые сутки.

К сожалению, он ошибался. Столько спать не дадут. На набережной Орфевр — и в этом он сам виноват — укоренилась привычка беспокоить Мегрэ по любому пустяку.

— Что будете пить, комиссар?

— Кальвадос, раз настаиваешь.

Начав с кальвадоса, он тем же мог и кончить.

— Алло! Кто меня спрашивает?

Звонил Бодэн. Про него Мегрэ совсем забыл. Как и о других детективах, которые продолжали дежурить в разных районах Парижа.

— Я нашел письмо, шеф!

— Какое письмо?

— До востребования.

— Ах, да. Вот и отлично.

Бедняга Бодэн. Не оценили по заслугам его старания!

— Вскрыть конверт и сообщить, что в нем находится?

— Как хочешь.

— Сейчас посмотрим. Письма никакого нет. Железнодорожный билет, и только.

— Превосходно.

— Вы знали о нем?

— Догадывался. Первый класс. Билет Париж — Годервиль и обратно.

— Совершенно верно. Тут вас начальники станций дожидаются.

— Пусть ими Коломбани займется.

Прихлебывая кальвадос, Мегрэ улыбнулся слегка. Вот еще один штрих к портрету маленького Альбера. Человека, которого он не знал при жизни, но чей образ восстановил как бы из кусочков мозаики.

Подобно многим любителям скачек, Альбер