– Тогда он был другим. Просто замечательным. Именно тем, о ком я мечтала.

Молчание и шум дождя.

– Как ты можешь просто лежать, когда он с тобой такое делает? – Отвращение мое относилось к себе самому, к своему желанию.

– Ты же видел, какой он.

– От этого зрелища меня всего переворачивало…

– Мне неинтересно, что с тобой было.

– Не понимаю, что ты нашла в нем.

– Ты не смеешь… – Она делает глубокий вдох, потом стремительно подходит и сжимает мое лицо в ладонях. – Ни слова о нем больше. Не хочу даже слышать.

Она притягивает меня к себе, и мы сплетаемся в поцелуе. Мы сомкнуты лбом, носом и губами, руками и грудью, пахом, бедрами и ногами. Мы целиком поглощены поцелуем, преданы друг другу телом и душой настолько, что становимся единым духом, единым порывом страсти. Ее рот сладок, словно апельсин, и на миг мне представляется, что языки наши – это его плоть, а губы – мягкая гладкая кожура. И когда мы вот так стояли, под светом розовой лампы, мой панцирь треснул.

– Я люблю тебя, – сказал я.

– Не глупи, – ответила она.

Мы лежали в постели, когда вдруг раздался звонок.

– О, черт. Черт. – Она подскочила, оправляя на себе одежду – Это он. Точно он.

Когда я подошел к двери, она уже стояла у домофона.

– Да?

– Это я. Потерял ключи.

– Подожди. Сейчас спущусь.

– На хрена? Открой дверь. – И понизив голос: – Тупая корова.

Она запаниковала.

– Нет. Слушай, а давай мы куда-нибудь сегодня выберемся. Куда угодно. Давай…

– Ты что, у себя кого-то прячешь? Если так…

– Нет.

– Ну так открывай, бля, дверь.

Она нажала маленькую черную кнопку на панели домофона, и через секунду далеко внизу раздался звук захлопывающейся двери.

– Быстрее, – дернула меня она, открывая засов. – Скорее уходи.

Я поправил галстук и прислушался к звукам, которых бы сейчас предпочел не слышать. Но что было, то было: с лестницы доносились гулкие шаги.

– Езжай на лифте.

Меня передернуло.

– Не могу.

– Это еще почему?

– Не могу на лифте. Я их с детства…

– Но здесь тебе нельзя оставаться, – перебила она и в панике огляделась. – Он уже заподозрил. Я его знаю. Весь дом обшарит, не иначе…

Я был полностью согласен, но времени на преодоление боязни лифтов больше не осталось. Лифт стоял на первом этаже, а Ральф взбирался по лестнице очень быстро, отрезая мне путь к единственному выходу из дома. Он будет здесь раньше, чем поднимется лифт. Я сказал, что могу просто пробежать мимо него по лестнице. Но Эми покачала головой и выдала ошеломляющее известие.

– Кажется, он знает тебя. Засек во время слежки.

Ничего не поделаешь – пришлось остаться и искать выход из положения. Оружие я не взял, он же, судя по наблюдениям, был вооружен всегда, и это сильно усложняло дело. Но я мог бы рискнуть. Пару раз такое со мной уже случалось.

Она отмела эту идею напрочь, как только я ее изложил.

– Нет. Ради бога. Ты должен уйти. Ты не понимаешь…

Я захлопнул входную дверь и осмотрел гостиную в поисках чего-то, что могло бы помочь, почти не слушая отчаянные извинения Эми. Я не мог выйти, не мог и спрятаться в квартире. Что же делать?

Дождь стучал по круглой крыше дальней угловой башенки. И я обратил внимание на светлое пятно на ковре – бледный квадрат лунного света, проникающего сквозь потолочный люк. Внутри квадрата плясали странные симметричные тени – это капли дождя текли по стеклу.

То был миг красоты в минуту страха. Квадрат напоминал тест Роршаха, который определяет особенности личности, предлагая увидеть осмысленный образ в абстрактных контурах чернильных пятен.

И видел я только одно – образ собственной гибели.

– Зачем мы все это делаем?

Я сидел на заднем сиденье и глядел в спину Смерти, пока тот говорил. Его черные волосы вились от самой макушки до затылка. Голова Войны была существенно крупнее, в рыжей шевелюре проглядывали ржавые прядки, а завитки волос пружинками усеивали его бычий череп.

– Я уже говорил. Без нас было бы хуже.

Смерть рассеянно погладил подбородок, на какой-то миг отвлекся от дороги и съехал в придорожную канаву.

– Но как же я раньше об этом не задумывался?

– Бывает, что поделать.

– Никак из головы не выходит.

Он вставил в плеер кассету без надписи, видимо, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей. Это оказался пиратский сборник группы «Джой Дивижн», который я слушал подростком. Война сообщил, что это кассета Шкоды, которую он, вероятно, забыл, когда прибирался в салоне. Я почти сразу узнал нехарактерно бодренькую первую песню – «Любовь разорвет нас на части». Никаких глубинных ассоциаций она, впрочем, не вызвала, поэтому я откинулся на спинку и стал смотреть на небо в окне. Мысли мои вновь унесло.

Унесло их в направлении решения, которое придется принимать через два дня: какой метод смерти предпочесть? В начале недели я бы согласился на все, лишь бы вернуться в гроб, но чем больше я видел жизнь вне его стенок, тем яснее понимал, что с этим решением я не должен ошибиться. Однако на данный момент меня не устраивала ни одна из смертей, свидетелем которых я стал.

А если я так ничего и не решу?

– Ты взял муравьев? – спросил Смерть у Войны.

Этот вопрос вернул меня из мыслей о будущем в настоящее. Я снова оказался в мире с грубой обивкой сиденья подо мной, двумя телами впереди, ярким солнечным светом и шумом двигателя.

– Они в багажнике.

– Я не видел, чтобы ты их туда клал.

– Да ты, черт подрал, и не смотрел.

– Я смотрел. Но не помню этого.

– Твой четырехкодовый видел. Спроси у него.

Смерть повернулся ко мне, одновременно надавив на газ и свернув на объездную дорогу.

– Это правда? – спросил он.

– Да, – ответил я быстро. Он повернулся лицом к дороге, затормозил, резко вывернул руль влево и чудом не врезался в фургон с мороженым, который ехал по внутренней полосе движения.

На самом деле я тоже не помнил.

* * *

Стрелка указателя температуры заползла на красную отметку. Из-под капота со свистом и шипением вырывался пар. Салон заполнился едким дымом. Двигатель по-прежнему работал вхолостую.

– Эти ваши «метро» – развалюхи дребаные, а не машины, – произнес Война презрительно.