Внезапно он понял, что уснул на некоторое время, потому что луна исчезла, и снаружи царила чернильная тьма. Наверное, какое-то движение Марио его разбудило — тот спал беспокойно, ворочаясь с боку на бок. Теперь Марио лежал лицом к Томми, обдавая его теплым дыханием и забросив руку ему на голую грудь. Все тело замлело от долгой неподвижности. Томми попытался осторожно высвободиться, но кровать скрипнула, и Марио снова заворочался. Заворочался, пробормотал что-то невнятное и протянул руки.

С Томми слетел весь сон. Секунду он пытался сопротивляться, но в конце концов позволил Марио прижать себя к груди. Теперь они лежали в обнимку, спиной к животу, идеально вписываясь коленями, и Марио обнимал его за пояс. Томми довольно прикрыл глаза, решив, что можно прекрасно поспать и так: в объятиях Марио было вполне удобно. Он хотел спать, знал, что действительно должен хотеть спать, но вместо этого лежал в приятной полудреме. И смутно сознавал то, что позже постарается забыть: ему всегда хотелось, чтобы Марио обнял его и держал вот так.

Сознание то соскальзывало в сон, то выныривало на поверхность; в уме вспыхивали и гасли картинки. Марио, обнимающий Джонни за плечи; тело, выгнувшееся идеальной дугой; взлет, прыжок и падение; трапеция, поднимающая тебя все выше и выше; свободный полет в пустоте… стрела сияющего света, огненное копье… Марио в раздевалке, обнаженный, с бисеринами пота на лице, яростно трущий плечи полотенцем… Из сна Томми выдернуло затрепетавшее глубоко внутри напряжение. Шок был почти как от падения, и он с внезапным стыдливым страхом понял, что происходит. Господи, а если Марио заметит? Томми попытался осторожно высвободиться из теплых, слишком тесных объятий, но Марио держал крепко, вжимаясь лицом ему в лопатку. Перепуганный, на грани паники, Томми резко выпрямился и откатился.

Он скорее почувствовал, чем услышал, как ритм дыхания Марио изменился. Потом на плечах сомкнулись сильные руки, и его подтянули обратно. Теперь они лежали лицом к лицу, почти соприкасаясь. Вся полусонная нега выветрилась, Томми лежал, напружинившийся от смущения и отчаянной настороженности.

Вот черт… а я-то думал, что вижу сон… нашел время просыпаться со стояком…

Щека Марио была шершавой. Он пах потом и сном. На какой-то момент Томми, погрузившись в замешательство, решил, что Марио тоже проснулся, но теперь он не был так в этом уверен. Невзирая на осторожные попытки освободиться, Марио притянул его еще ближе. Потрясенно позволив себя обнять, Томми мельком подумал сквозь вспыхивающую от страха и напряжения дрожь: «Он спит, он не понимает…»

А затем Томми окунулся в причудливую мешанину ощущений. Неожиданная твердость прижавшейся к нему, покрытой волосами груди; внезапное, словно ожог, прикосновение; невыносимая мука от горячей, как раскаленное железо, руки на пояснице; жесткие кости ребер, бедра, ноги. «Он спит, — все еще думал Томми, — он должен спать, он не понимает, иначе бы…» — а раскаленное прикосновение перешло в объятие, короткую судорожную борьбу и головокружительное опустошающее падение. На резком вдохе, яростно дернув головой, Марио поцеловал его в губы. Толчок, спазм — и медленное расслабление. У Томми немного кружилась голова, руки Марио по-прежнему обнимали его за пояс, и он смутно понял — когда парень со вздохом поерзал, словно бы глубже уходя в сон, — что тот даже не проснулся.

Черт, как же низко ты можешь пасть, Том-младший? Томми закрыл глаза и будто провалился в бездонную черную яму.

На этот раз сон его был спокоен и глубок. А когда Томми проснулся, ладонь Марио лежала у него на плече, а в темных глазах играла улыбка.

— Вставай, дурачок! Удивлен? Мы так поздно приехали, что Папаша Тони заставил меня остаться. А ты здоров спать! Даже не шелохнулся, когда я вошел.

— Ты что, совсем чокнулся? — возмутился Томми. — Мы же разговаривали!

И вдруг — по блеску в глазах Марио, по расплывчатым воспоминаниям, по теплой вялости собственного тела — он сообразил, что Марио пытается сказать ему без слов. Вот, значит, как. Ему следовало бы догадаться — если бы он соизволил подумать — что такие вещи не выносятся на дневной свет. Как бы это ни вышло — по пьяни или в полусне… черт, может, ему приснилось, что я его девушка… — а подобное надо было просто забыть.

— Да, — медленно сказал Томми. — Когда, ты говоришь, вы вернулись? Я спал, как убитый.

ГЛАВА 11

Однажды поздним мартовским утром Томми спустился в зал и нашел там Джонни. Тот, одетый в уличную одежду, возился с пружинами батута.

— Прогуливаешь, Том?

— Нет, школа закрыта, — Томми бросил обувь в ящик. — Где Стелла?

— Наверху, с Люсией, костюмы подгоняет… мы ведь скоро уезжаем. Объезд провинций начинается рано, пора команде Гарднер-Кинкайд и честь знать, — он подтянул пружины в последний раз. — В ладах с этой штукой?

— Не знаю. С раннего детства не прыгал.

— Это легко. Анжело поставил его, когда мы были маленькими. Наверное, хотел, чтобы Марк мог делать хоть что-то с остальными.

— Марк твой близнец, да? Никто из вас про него толком не рассказывал. Какой он?

— С ним все в порядке, — медленно проговорил Джонни. — Мы не то чтобы мало про него говорим, просто… Черт возьми, я порой забываю, что он вообще существует. Давным-давно его не видел. У Марка очень большой для Сантелли недостаток: он боится высоты. Папаша Тони может научить глухого играть в филармонии, но с Марком он ничего поделать не мог. Парень рвался наверх, однако стоило ему подняться футов на шесть, как он зеленел, падал и расставался с обедом. Мэтт тебе не рассказывал?

— Как-то упоминал, что он живет с родственниками в Сан-Франциско.

— Да, с отцовскими родственниками. После того, как умер отец, они хотели усыновить нас всех. Настоящую борьбу устроили, выясняли, годится ли детям мать, которая раскатывает по всему миру. К счастью, шоу Старра очень уважаемое, да и глядя на Папашу Тони, нельзя усомниться, что он способен поднять четверых детей. Так что мы остались с Лу… бог знает, зачем ей это сдалось. Но