поверьте. Тяжело словами описать то, что чувствуешь, когда летишь навстречу закату. А еще знать, что лошадь тебе доверяет… несравнимо ни с чем. С ними спокойно, не о чем волноваться. Мне стоит лишь коснуться рукой бархатного носа или прижаться к шелковистому боку, чтобы забыть обо всем.

Сама не заметила, как разоткровенничалась. Для меня лошади были настоящим живым воплощением сказок. И я любила говорить о них.

— Вы открываетесь мне с совершенно другой стороны, Кира. Сегодня… сегодня я повел себя недостойно. И мне неприятно от того, что я вас обидел. Почему вы сразу не сказали, что по телефону разговаривали о лошадях?

— А вы бы поверили? После всех этих фразочек?

— Конечно, нет, — усмехнулся начальник и оторвался от созерцания фотографии. — И все это время вы молча проглатывали мои оскорбления. Я поражен.

— Да бросьте, Кирилл Романович. Каждый имеет право на мнение. То, что у вас сложилось обо мне именно такое, и моя вина.

— Так вы примите мои извинения?

Молча кивнула и встала со стула, подходя к полкам с папками. Воронцов тоже открылся мне в новом свете — оказывается он может быть нормальным, когда захочет.

— И еще… Зря вы сказали про кольцо. Вы такую свинью мне подложили…

— Я растерялась, — пожала я плечами. — Сказала первое, что пришло в голову. Извините.

— Ладно, сказали и сказали. Машину времени не изобрели… — потер переносицу Воронцов. — Только вы не надейтесь, что я действительно подарю вам кольцо.

— Избавьте меня от этого, Кирилл Романович. Мне такого счастья не надо.

Воронцов как-то резко перестал улыбаться, серьезно свел брови к переносице.

— Я вам должен подарок, Кира.

— Нет, — покачала головой. — Не должны. Мне ничего не нужно.

— Кира, не упрямьтесь. Я должен искупить свою вину.

Прищурилась. Интересно, он действительно считает, что подарок может исправить ситуацию?

— Вина искупается не подарками. Мне важно было, чтобы вы изменили обо мне свое мнение. Вы это сделали. Мне достаточно.

Немного кривила душой — все-таки хотелось немного позлорадствовать, но я приструнила эти порывы.

— И все-таки… Разберемся с этим позже. А сейчас, когда с лирической частью покончено, мне хотелось бы услышать о ваших встречах с Державиным. И как можно подробнее.

Еж Кирилл Романович Воронцов снова свернулся в клубок, выставляя колючки. Такая резкая перемена поведения начальника всколыхнула в душе недовольство. Мне понравился открытый, любопытный и интересующийся Воронцов.

— Рассказывать особо и нечего, — я все-таки решилась сказать правду. Часть правды. Посвящать Воронцова в то, что Максим ухаживал за мной, не хотелось. Учитывая вспыльчивость и живой ум Кирилла Романовича, он может надумать много интересного. — Сейчас я припоминаю, что мельком видела его в эту субботу. Мы со Светой, хозяйкой Миши, как раз шли в поле на съемку. Державин был в обществе Левина, хозяина комплекса, и еще какого — то представительного пожилого мужчины. Левин попросил нас остановиться, чтобы показать гостям Мишку.

— Это все? — скептически сцепил руки на груди начальник.

— Не совсем, — подумала, что нужно рассказать и о происшествии в воскресенье. — В воскресенье я снова увидела его. Точнее… В общем, я спасла его, — и уставилась на начальника, выжидая.

— В каком смысле?

— Я шла за Мишкой, когда увидела нового тренера и новичка на лошади. Прогремел какой — то шум и кобыла испугалась, понесла. Я и рванула на плац, поймала кобылу. А когда увидела, кто верхом, оказалось, что это был Державин.

— Вы хотите сказать, что остановили лошадь на скаку?

— Ну да, — кивнула я. — Я Баттерфляй знаю, занималась с ней долго. Приманила лакомством и поймала за повод, когда она ко мне бежала.

— Хм.

Новый факт обо мне похоже несколько ошарашил Воронцова. Надеюсь, он мне не предложит в горящую избу войти?

— И что было дальше?

— Да ничего.

— Спасибо, что рассказали мне правду. Это ведь вся правда, Кира? — показалось, будто проницательный взгляд заглянул в душу, но я стойко выдержала это проникновение.

— Да, — кивнула я, начиная сомневаться, что поступаю правильно. — Еще, конечно, была одна вещь…

— И какая же? — тут же встрепенулся начальник.

И вот тут я поняла, что, если ее скажу, то вся наша легенда — коту под хвост. Ведь Державин делал вид, что видел меня всего лишь мельком. А, значит, не мог следить за моей тренировкой, помогать мне качать колеса и уж тем более сталкивать меня на машине на обочину… Кажется, я совершила самую важную стратегическую ошибку — теперь я полностью завишу от Максима. От того, что он решит сказать Воронцову. И сомневаюсь, что он не воспользуется этим шансом. Скажи я сейчас, что мы с Державиным обманули Воронцова — все, пиши пропало. А, может, обойдется?

— Я не знала, что он Державин. Я ведь так и не посмотрела, как он выглядит… и сегодня очень удивилась, увидев его и узнав имя.

— Вы поступили безответственно, — спокойно сделал мне выговор начальник.

— Я понимаю. И мне безумно стыдно за это.

— Знаете… Похоже я все-таки могу на вас положиться. Несмотря на те гадости, которые я о вас думал и которые, к счастью, оказались ошибочными суждениями.

— Главное, что вы это поняли, Кирилл Романович.

А затем шеф резко сменил тему. Поинтересовался забронированными билетами и номерами — я подтвердила, но спрашивать, для кого они, не стала. Кстати, видимо Воронцов пользовался огромным доверием местных авиалиний — по крайней мере я смогла забронировать на его имя билеты без указания второго пассажира. Кириллу Романовичу останется лишь полностью назвать необходимые данные в аэропорту, и он получит билеты. Интересно, с кем он едет? Вряд ли он возьмет меня. Да и я поехать не могу… обещала ведь Свете попробовать снова начать прыгать.

Вылет завтра с самого утра. Вернется начальник в пятницу вечером. Меня снедали муки совести. Но признаться во лжи оказалось выше моих сил… Сама виновата ведь! Сама!

— Кирилл Романович, — сказала я тихо, когда начальник уже пошел к себе.

— Да? — он обернулся и даже улыбнулся.

— Помните, я предлагала вам зайти к себе?

Он кивнул, прищурившись и едва заметно напрягшись.

— Вы тогда еще так резко уехали… Прервали меня, и я не договорила. Я только хотела накормить вас, Кирилл Романович. И ничего больше. Не знаю, что вы подумали.

— Я уже понял, Кира, — он поправил ворот рубашки, практически сделал шаг за порог, но застыл, вновь обернувшись. — С днем рождения.

И тут же ушел, как будто выдавливал из себя эти слова.

А моя совесть продолжала реветь, грызться, царапаться и всячески показывать свое недовольство. И я откровенно боялась, что правда выплывет наружу. И потому… потому нужно было раз