Он развернулся на месте и зашагал обратно по коридору. Я была слишком ошарашена, чтобы окликнуть его; тут створки дверей плавно открылись. Я обернулась. Ани с поклоном пригласил меня войти. Довольно неуверенно я проследовала в комнату, и он закрыл за мной дверь. Я оглянулась. Ани и след простыл.

— Не стой здесь на одной ноге, как удивленная цапля, — услышала я раздраженный голос. — Разве ты ничему не научилась за прошедший год? Иди сюда.

Сердце глухо колотилось о ребра, ладони вдруг сделались влажными. Я повиновалась. Гуи поднялся из-за стола. На нем была свободная белая туника, многочисленными гофрированными складками спадавшая с плеч, такая же юбка до колен.

На бледном теле никаких украшений, хотя его красные, пугающие демонические глаза были обведены черной краской. Пугающее и привлекательное зрелище. Его совершенно белые волосы были откинуты с лица и заплетены в одну толстую косу, спускавшуюся между лопаток. Он медленно положил ладони на стол.

— Вернись наверх, — холодно сказал он, — и смени платье. Если ты еще будешь разрывать швы, станешь зашивать их сама. Тебе понятно? — (Я молча кивнула.) — Хорошо. Я не хочу каждое утро видеть тебя здесь неопрятной. Иди.

Я поспешила исполнить приказание. Он сказал: каждое утро. Каждое утро! Моя жизнь снова менялась. Я взбежала по лестнице и ворвалась в свою комнату, мои глаза сняли.

— Свежее платье, скорее! — крикнула я Дисенк. — И обещаю, что с сегодняшнего дня буду вести себя как госпожа! Я буду работать с Мастером!

Она улыбнулась, совершенно не удивившись, и, подойдя к сундуку, вытащила новое одеяние. Я едва не сорвалась с места, пока она снимала с меня порванное платье. Я была безрассудно счастлива.

Перед его дверью я еще раз разгладила на боках свежее платье, расправила по плечам концы красной ленты. Руки у меня были чистые и кожа на пятках гладкая. Я глубоко вдохнула и, постучав, вошла. На этот раз он улыбнулся.

— Намного лучше, — сказал он. — Садись, Ту. Я знаю, что сегодня твои именины. Поэтому у меня есть кое-что для тебя.

Он встал из-за стола и подошел к полкам, тянувшимся вдоль степ; у меня появилась возможность осмотреться. Не знаю, что я ожидала здесь увидеть, может, какие-нибудь внешние проявления богатства или власти, мебель, инкрустированную золотом, сундуки с драгоценностями, но увиденное слегка разочаровало меня. Обстановка в кабинете Гуи была очень простой и мало чем отличалась от кабинетов Ани и Харширы. Хотя окно здесь было меньше и выше. На рабочем столе Гуи, большом и массивном, но совершенно пустом, стояла только красивая белая алебастровая лампа, изображавшая Нут, богиню неба. Камень был ошлифован так тонко, что звездный узор с внутренней стороны было видно, даже когда лампа не горела. У другой двери, справа от него, вплотную к стене стоял столик намного меньшего размера. Половина полок пустовала. На остальных стояли ящики, но, судя по их простоте, я решила, что вряд ли в них хранятся сокровища этого дома.

Гуи повернулся ко мне и положил передо мной писчую дощечку. Она была совершенно новая, полированная, гладкая, без единой царапины, поверхность ее мягко блестела. На ней был также желобок для кистей и углубление для чернильницы. Дощечка была черного цвета, инкрустированная серебром. На рабочей поверхности красовалось изображение бога Тота, выполненное изящными серебряными линиями. Его длинный изогнутый клюв ибиса нависал над писчей дощечкой, которую он держал в руке. Другой рукой он сжимал перо. Работа была такой тонкой, что у меня от восторга перехватило дыхание. Я бережно рассматривала дощечку, и мои пальцы не находили ни одной неровности, пи разу не наткнулись на малейшую трещинку, куда кисть могла бы западать во время работы.

— Это эбеновое дерево из Куша, — говорил Гуи, пока я нежно гладила ее. — Мастер самого фараона изготовил ее по моему эскизу. Она твоя.

Пока я смотрела на него разинув рот, он снова повернулся к полке и теперь положил рядом с дощечкой кипу девственно-чистого папируса и длинный узкий пенал, тоже из эбена. На его крышке, украшенной серебряными узорами, были глифы[57]на преуспевание, здоровье и долгие лета.

— Твои кисти и бумага, — продолжал Гуи. — Закрой рот, Ту. Я сейчас не испытываю желания любоваться твоими гландами. В пенале есть еще эбеновый скребок, с золотым наконечником конечно. Серебро слишком мягкое для папируса. Ты довольна?

У меня не было слов. Я обежала вокруг стола, бросилась ему на грудь и страстно обняла. На мгновение он задержал меня, прижав щекой к груди. Я чувствовала спокойное биение его сердца. Потом он мягко отстранился.

— Это не игрушки, — предупредил он, когда я на дрожащих ногах вернулась обратно и опустилась в кресло. — Ты теперь официально мой писец. Твоя работа будет очень необычной, — Он сел и сложил руки. — Ани мой главный писец. Он управляется с моими письмами, реестрами, со всеми мелочами в моих поместьях. Но мне нужен еще человек, которому я мог бы доверять в своей работе. Я же не только прорицатель и провидец, — объяснил он. — Это правда, я провожу много времени в храмах, вглядываясь в священное масло, и вещаю от имени фараона. Я также толкую движения священного быка Аписа и хожу рядом с Амоном, когда его носят но городу от гробницы к гробнице в святой ладье, пока он выносит приговоры и заслушивает прошения.[58]Ты мне нужна не для этого, — Он поерзал в кресле. — Ты, возможно, не знаешь, что я еще и целитель. Я лечу тех, кто мне нравится. Это, конечно, в первую очередь моя семья и люди из моего дома. Мне очень интересны как исцеляющие, так и пагубные свойства растений и некоторых химических веществ. В этих ящиках находятся мои записи обо всех болезнях, их протекании и лечении но каждому случаю, с которым мне пришлось столкнуться. — Он кивнул на полки. — Естественно, сведения, содержащиеся в них, — сугубо личные. Никто не может читать их, кроме нас с тобой. Также должны оставаться в секрете результаты моих экспериментов с веществами, для получения которых я езжу во многие экзотические места. При необходимости ты всякий раз будешь сопровождать меня. Будешь записывать под мою диктовку. Если я позволю, можешь задавать мне вопросы касаемо моей работы, потому что, как я подразумеваю, ты должна не только записывать за мной, но и понимать, что я делаю. Почему ты хмуришься?

— Но почему не Каха или кто-нибудь еще из младших писцов? — нерешительно возразила я. — Почему я? Потому что у меня уже есть знания о целительстве?

Он вдруг рассмеялся.

— Тех знаний, что ты получила от матери, не хватит даже, чтобы наполнить крошечный горшочек с краской для век, — резко возразил он. — Я искал невинный, чистый в своей первозданной свежести ум. Рассудок, не отягощенный предубеждениями и не испорченный стриктурами традиционного образования. Ты великолепно подходишь для моих целей, Ту. Ты очень сообразительна. Ты честолюбива, иначе ты не вломилась бы ко мне на ладью той ночью в Асвате. Единственное, что ты получила до сих пор, — это самое примитивное начальное образование, со своим братом и потом более интенсивное с Кахой по тем направлениям, которые я сам для тебя определил.