измученная и вся израненная?

Вблизи девушка оказалась не такой красоткой, как Авроре показалось сначала. Фигурка у нее была точеная, великолепные светлые волосы слегка прикрывал белый муслиновый чепчик с розовыми ленточками, большие глаза необычного разреза сияли мягкой синевой. Увы, от угла рта к левому виску тянулся шрам, портивший профиль этой прелестной особы лет двадцати двух — двадцати трех и оттягивавший вниз уголок глаза. Видя ее робкую покорность, Аврора заключила, что перед ней особа, вжившаяся в роль жертвы.

— Эльза родом из Ганновера, — продолжила герцогиня. — Она — единственная дочь сторожа княжеских охотничьих угодий, недавно погибшего от клыков дикого кабана. Поскольку она осиротела и осталась без гроша, фон Платен взяла ее к себе горничной. Но это оказалось мимолетным капризом.

Курфюрст Эрнст Август обратил внимание на ее красоту и стал ее привечать. Фон Платен рассвирепела, а у нее по этой части большой талант: она превратилась в сущее чудовище. На личике Эльзы остался след от ее плети, но это не все: все тело у нее покрыто шрамами, ведь хозяйка, прежде чем приступить к избиению, приказала ей раздеться. После этого один из верных слуг, которому она щедро платит, отволок полумертвую Эльзу на границу герцогства и бросил ее в густой кустарник. Там мы ее и нашли. Когда она поправилась, я оставила ее у себя.

— Полагаю, Ваше высочество в этом ничуть не раскаивается, — проронила госпожа фон Беркхоф, видя, как девушка, преклонив колени, целует Элеоноре руку. Та сказала с улыбкой:

— Довольно, дочь моя! Теперь ступай. Увидишь лейтенанта Асфельда — скажи, что я его жду.

Когда легонькая Эльза ускользнула, как тень, герцогиня продолжила:

— Увы, в момент исчезновения графа Филиппа ее не было в Ганновере. Тем не менее она — ценное приобретение, поскольку наделена умом и наблюдательностью. Я убедилась, что она знает, как никто, привычки фон Платен, ее слуг, внутреннее устройство ее дворца Монплезир, которым эта фурия так гордится. Она правит там, как всевластная султанша. Эльза обошла весь дворец, все в нем рассмотрела, а главное, у нее безупречная память... А, вот и они! — обрадовалась герцогиня при виде девушки и Клауса.

Снова облаченный в богатый изумрудный мундир, обретший военную выправку, Асфельд был неотразим. Но Авроре было жаль певца в белой маске, с синими атласными лентами. На ее вкус, его прежний облик был куда привлекательнее теперешнего, настоящего. Асфельд, низко поклонившись герцогине, вытянулся по стойке «смирно» и ждал, когда она соизволит к нему обратиться. Та бросила с усмешкой:

— Вольно, лейтенант! Положите шляпу и шпагу вот на этот сундук и сядьте вот на этот табурет.

— Но, Ваше высочество... — попробовал возразить он.

— В чем дело? Я ваша государыня, не так ли? Вот я и повелеваю вам сесть. Я обращаюсь не к офицеру, а к артисту, который позавчера пришелся по нраву презренному ганноверскому двору... Говорят, вы вдохнули в него новую жизнь!

Привычный к самым разнообразным, в том числе и к неожиданным приказам, Асфельд и глазом не моргнул, только осведомился:

— Чем могу служить Вашему высочеству?

— Увидите. Но местом вашей службы будет не Целле. Вы вернетесь к моему деверю, в Ганновер!

Молодой человек, едва успевший присесть, снова вскочил.

— Но, Ваше высочество, это невозможно!

— Не знаю такого слова в нашем языке! Повторяю вам на чистом немецком: вы возвращаетесь в Ганновер, но не в Лайне-Шлосс, а прямиком к графине Платен.

— Я? К этой...

— Мегере, распутнице, бесстыднице, дьяволице — предоставляю вам полную свободу в выборе эпитетов. Итак, вы отправитесь к ней. Поверьте, она примет вас с распростертыми объятиями! В целом свете нет другой такой тщеславной дряни! Вы сами признались, что после концерта она чуть ли не подралась из-за вас с Гессен-Касселем и со своим старым любовником Эрнстом Августом, причем последнему пришлось приводить ее в чувство кулаками...

— Так все и было, но...

— Значит, я права. Ваша цель — обворожить ее и добиться возможности как следует обыскать ее дом.

— Позвольте вас перебить, Ваше высочество, — вмешалась Аврора. — Когда господин Асфельд выступал перед курфюрстом и «этой Платен», рядом с ним была я, так что теперь меня могут узнать...

— При чем тут вы? Вы туда не поедете, вы нужны мне... для других целей. Вернемся к вам, лейтенант. Возможно, фрейлейн фон Кенигсмарк вам этого не говорила, но на концерте она увидела на груди у этой женщины прекрасный рубин, подарок ее дяде от венецианского дожа. Это доказывает, что мерзавка завладела накануне исчезновения графа крупным отправлением, содержавшим деньги и драгоценности, которое предназначалось для гамбургского банкира Ластропа. Большая часть украшений в нем принадлежала, без сомнения, моей дочери.— И Вашему высочеству угодно, чтобы я... похитил этот рубин?

— Почему бы и нет? Но не это главное. Мне нужно, чтобы вы порылись в ее шкатулке, в бумагах, во всем, что представляет для нее ценность. А также, — тут она бросила взгляд на Аврору, — мне угодно, чтобы вы попытались выяснить степень ее замешанности в исчезновении графа Филиппа. Разумеется, вы поскачете туда один — вашего «аккомпаниатора» свалил внезапный недуг! Но сначала вам предстоит провести немало часов в обществе Эльзы, ее бывшей гувернантки, которая сейчас привела вас сюда: фон Платен ее прогнала, изуродовав ее лицо и тело... Девушка растолкует вам все необходимое о замке Монплезир: расположение комнат, обстановку, а главное, место, где она хранит свои тайны, — если, конечно, она сама вам все не разболтает в постели!

— В постели? Разве Ваше высочество желает, чтобы...

— ...чтобы вы стали ее любовником? Более чем вероятно, что она обронит перед вами платок. Вы молоды, недурно сложены и не уродливее прочих. Особенно в маске, когда притворяетесь, будто маскируете свои недостатки. Я уж не говорю о голосе! Вот видите: набирается столько достоинств, что эта старая потаскуха просто обязана испытать приступ вожделения! Говорят, ее постель не минуют даже лакеи.

— Но я никогда бы не смог... — взмолился несчастный. — Вашему высочеству наверняка известно, что для совершения некоторых... действий у мужчины должно возникнуть хотя бы немного...

— Влечения? — усмехнулась герцогиня. — Уж вы постарайтесь! Напейтесь, примите какого-нибудь привораживающего зелья. Главное, чтобы она была довольна!

— Если мне будет позволено вставить словечко... — напомнила о себе Шарлотта Беркхоф. — Ходят слухи, будто бы в распоряжении этой особы есть больше способов добиться удовлетворения, чем у вакханки или у