– Люди говорят, ты ждешь ребенка от древнего.

– Ты живешь на болотах Мончак и не любишь древних?

– Дело не в древних.

– В ребенке?

– В тебе. Не могу представить себе женщину, которая может добровольно согласиться на подобное.

– Вот как? – Ясмин задумалась лишь на мгновение. – А представить себе охотника, который маскируется любовником местной принцессы вуду, ты можешь? – она спросила об этом небрежно, не делая акцентов. Спросила и пытливо уставилась на Скендера, изучая его мысли, пытаясь найти брешь в установленных блоках. И молчание Скендера играло ей на руку. Это заставляло его думать – спешно, хаотично. Думать о том, что и сам еще не мог понять. Думать, открывая свои мысли, не зная, что Ясмин может их видеть, изучать. В основном это были хаотичные всплески, всполохи света, словно молния, разрезая ночное небо, освещает на мгновение окрестности. – Ты знаешь, что некоторые старые слуги могут забираться в голову человека, читать мысли, заставлять верить в то, чего нет? – спросила его Ясмин, вглядывалась какое-то время в настороженные глаза, затем поняла, что Скендер не собирается отвечать, и продолжила. – Вижу, что знаешь… А ты знаешь, что у детей Наследия эти способности еще сильнее? Они ведь сильнее древних. Только древние не любят заглядывать в мысли людей. Древние живут уже слишком долго. Они видели рассвет человечества. Для них мы только пища, животные, а наши мысли… Ты когда-нибудь заглядывал в мысли животного? Нет? А я заглядывала. Там ничего нет, кроме инстинктов. Это мерзко, потому что когда заглядываешь в чьи-то мысли, ты их не только видишь, но и пропускаешь сквозь себя… Поэтому древние и не любят заглядывать в мысли людей. Но Наследие – это другое… Они способны сломать волю старых слуг, способны подчинить себе сознание сверхлюдей… Ты знаешь, кто такие сверхлюди? – Ясмин ждала, вглядываясь Скендеру в глаза до тех пор, пока он не качнул головой. – Сверхлюдей еще не так много. Мой отец был одним из них. Его друзья. Его сын. Его дочь…

– Ты можешь читать мысли? – спросил Скендер охрипшим от молчания голосом.

– И не только… – Ясмин улыбнулась, видя, как охотник отчаянно пытается спрятать воспоминания о близости с Аламеа. – О, не стесняйся этих вспышек страсти, – цинично сказала она, неосознанно копируя Раду. – Поверь, в твоих воспоминаниях есть куда более странные моменты… Блоки… Знаешь, что такое блоки? – И снова Скендер предпочел отмолчаться. – В твоей голове много блоков. Я вижу их и, думаю, древние тоже смогут увидеть. Кто-то хотел, чтобы ты забыл, кем был. Кто-то хотел, чтобы никто не смог узнать о твоем прошлом.

– Думаешь, я был охотником?

– Думаю, что ты охотник до сих пор. И не волнуйся, ни Анакони, ни его дочь не знают об этом. Только я и Рада. Иначе ты был бы уже мертв. – Теперь Ясмин видела в мыслях Скендера желание бежать. Нет, он не помнил, что был охотником, не помнил, кто установил в его голове блоки, но буквально нутром чувствовал недоброе. – Кто-то внушил тебе даже страсть к Аламеа, – сказала Ясмин. – Думаю, ты мечтал о ней еще до того, как попал на болота. До того, как тебе сохранила жизнь та старая слуга Гедре… Кстати, почему она не убила тебя?

– Я не знаю.

– А почему показала Аламеа? – Тень догадки промелькнула в голове, но Ясмин успела ухватить ее за хвост, позвала Раду и честно призналась, что не может сломать установленные в голове Скендера блоки. – Может быть, чуть позже… – Она посмотрела на Моука Анакони, затем покосилась на охотника, понимая, что его жизнь сейчас зависит от нее. – Нам нужно встретиться с Гедре, – сказала Ясмин Раде.

– Что-то не так? – оживился Моук Анакони.

– Думаю, она связана с охотниками, – сказала Ясмин.

– С охотниками? – выпучил свои и без того большие глаза старый король вуду.

Ясмин встретилась с ним взглядом и осторожно кивнула. Было ли для нее важно раскрыть эту тайну? Нет. Было ли это важно для Рады? Да. Ясмин видела ее воспоминания, видела тот незаживающий шрам, который они оставили внутри нее. И излечить эту рану можно было лишь добравшись до верхушки этой странной организации, не убивать охотников, растрачивая силы и гнев, а нанести один точный удар в самое сердце. И, может быть, тогда старая слуга сможет примириться с собой. Не раньше. Считала ли сама Ясмин охотников и тех, кто стоит за ними, злом? Нет. Зла в этом мире и так было слишком много. И если уж смотреть правде в глаза, то злом были все: Наследие, древние, слуги, охотники, дикая поросль, сверхлюди… И еще этот щенячий взгляд голубоглазого Скендера, который нервно кусал губы, наблюдая, как Моук Анакони организует поиски Гедре.

Ясмин притворилась, что не замечает охотника, что ей нет до него никакого дела. Никому нет. «Если он сбежит, пока мы ищем Гедре, то так, возможно, будет лучше», – думала Ясмин, все еще отказываясь признаваться себе, что ей нравится этот светловолосый Аполлон. Нравится как человек. Нравится как мужчина.

– Присматривай за моей дочерью, – велел Скендеру Моук Анакони, не ведая, что говорит с охотником. Да Скендер и сам не ведал – чувствовал, но не мог ничего вспомнить.

Он сидел за столом и тупо смотрел в бокал с красным вином, который оставила Рада. Оставила нетронутым. Так же, наверно, Ясмин оставила и его. Оставила, чтобы вернуться и допить. «А может быть, она хотела, чтобы я сбежал? – подумал Скендер. – Но куда мне бежать?» Он тщетно попытался вспомнить последние годы своей жизни вне болот Мончак. Настоящей жизни, а не коротких, разорванных на фрагменты вспышек. Раньше Скендер думал, что виной этому была его встреча с Гедре. Сейчас… «А что если я действительно охотник, которого заставили забыть об этом?» – подумал он, вспоминая все то, что слышал об этих людях. Нет, конечно, слуги древних совершали за свою жизнь куда больше зла, но ведь они и не были уже в каком-то роде людьми, обменяв свою человечность на условное бессмертие.

Где-то далеко, считай что в другом мире, одобрительно загудел хор голосов, приветствуя вышедших на сцену актеров. Скендер не хотел смотреть. Не хотел прежде, не хотел и сейчас. Раньше эти эротические постановки напоминали ему о том, что когда-то в них принимала участие его Аламеа, сейчас… Сейчас они вообще перестали что-то значить. Пусть толпа голодных слуг гудит сколько угодно. Пусть любовная вакханалия на сцене поражает воображение своей изощренностью…

– Ну, как тебе мое новое шоу? – спросила Аламеа, подсаживаясь за стол рядом с охотником.

– Шоу? – Скендер заставил себя посмотреть на сцену, где молодую девушку с длинными золотистыми волосами похотливо обнюхивал старый слуга.

Девушка фальшиво изображала испуг и вожделение. Свет в зале был приглушен, а когда лицо слуги начало светиться метаморфозами, и вовсе погас, оставляя лишь искрящееся пятно, застывшее в центре сцены. Шелковое, воздушное платье, в которое была одета девушка, колыхалось и дрожало в потоках направленных на сцену вентиляторов, словно подчеркивая внутренний страх жертвы, ее волнение и томительное предвкушение. Старый слуга не спешил. Он играл с жертвой, которая уже без того была одурманена наркотиками и афродизиаком. Тонкие, как иглы, клыки скользили по бархатистой коже, ключицам… Когда слуга прокусил девушке запястье, появился еще один слуга, взял ее за другую руку и тоже укусил. Девушка стояла в центре сцены с закрытыми глазами запрокинув голову и напоминала Скендеру какую-то извращенную фигуру Спасителя на кресте. Напоминала, пока не появились еще слуги. Они кусали ее за шею, ноги, плечи… Прозрачное платье пропиталось кровью. Затем слуги начали уходить в темноту, уступая место обычным мужчинам, которые поддерживали девушку, помогали ей оставаться на ногах. Когда во мраке растворился последний древний слуга, девушку осветили ультрафиолетом. В его лучах кровь на теле девушки вспыхнула бурыми пятнами, похожими на бархатистые цветы. Никто на сцене не двигался. Это продолжалось около минуты, затем кабаре погрузилось во мрак, а когда загорелся свет, то сцена была пуста. Постановка не была новой, если рассматривать ультрафиолет, правда, подсвечивали подобным образом обычно не кровь.