Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я быстро научилась плавать и нырять. Вскоре бассейн уже казался мне слишком многолюдным и скучным, и я вернулась на пляж. Теперь я проныривала сквозь большие волны и заплывала так далеко в море, что головы людей на берегу казались мне маленькими, как сливы.
Я ложилась на спину, невесомая, колыхалась на волнах и думала о том, что находится по другую сторону моря. Очень часто я задавала людям этот вопрос, но никто мне на него так и не ответил. Там тоже есть пляж? Живут ли там люди? Может, там находится Европа? Или же море было бесконечно огромным?
Волны здесь, вдали от берега, были спокойными и равномерными, словно дыхание огромного животного, грудная клетка которого вздымается и опускается. Их мощь давала мне чувство защищенности, и я им доверяла. Я была убеждена, что море бесконечно и огромно, по крайней мере оно такое же большое, как Аллах. Наверное, по нему можно плыть всю жизнь и так и не приплыть никуда. Ну, разве что тебя съедят рыбы, особенно если на тебе белый купальник. Так говорили старые люди на пляже.
Старые люди знали ответы на все вопросы, за исключением одного — что находится по ту сторону моря. Если дергается левый глаз — жди неприятных гостей. Если чешется нога, значит, будет новая обувь. Если чешется ладонь — жди дождя из денег в доме. А если что-то из вещей нечаянно надеть навыворот, то сердиться не надо — значит, у тебя будут новые вещи.
Качаясь в соленой воде Атлантического океана, я часто раздумывала о таких банальных премудростях. Я осторожно вынимала левую руку из воды. Не чешется? Нет. Я закрывала глаза и продолжала тихо мечтать.
Часто морское течение заносило меня так далеко, что я не узнавала берега, к которому в конце концов приплывала, и мне часами приходилось бродить, пока я не добиралась до порта.
Я доверяла себя и свою жизнь морю. Оно могло поглотить меня, но снова и снова выплевывало. Однажды течение занесло меня так далеко в океан, что меня заметили люди в какой-то лодке.
Лодка подплыла ко мне.
— Тебе помочь? — крикнул мне человек, сидевший за рулем.
Я не ответила. Я не хотела отвечать.
— Мы можем вытащить тебя и отвезти на берег! — закричал человек.
Я молчала, не желая, чтобы человеческая рука спасала меня. Мне хотелось дать морю возможность принять решение о моей жизни или смерти. Я не хотела умирать, но меня увлекала эта рискованная игра.
Лодка ушла. Позже море вынесло меня на берег. Ему не нужна была моя жизнь.
Оно было на моей стороне.
Моя тоска по Атлантике становилась все сильнее. Я вспоминала дни, проведенные вместе с матерью на пляже. Она боялась волн и их силы. Мне кажется, что я пыталась преодолеть страх, сковывавший мою мать, тем, что я сознательно подвергала себя опасности. Я хотела доказать, что я — сильнее, чем она, что я — не жертва, что я не хочу идти ее путем, ведущим к смерти. Море делилось со мной своей энергией. Оно помогало мне выносить судьбу моей семьи.
Как только мой нос улавливал запах соленой воды, как только я ощущала песок под ногами и слышала шум волн, я чувствовала, что освобождаюсь от тяжести своего прошлого. Вода уносила мое прошлое далеко-далеко в бесконечность океана, она окутывала мое будущее покрывалом из морской пены и оставляла меня наедине с настоящим.
Мне это нравилось. Я. Сейчас. Только я и море. С пляжа я возвращалась сильной и бесстрашной, как мужчина. Я выучила несколько боевых приемов и была уверена в себе. После того как я коротко подстригла волосы, я стала похожа на мальчика, и до того как кто-то начинал мне угрожать, я угрожала ему.
Если кто-то начинал приставать ко мне, я тут же нападала на него, Скоро мальчики поняли, что со мной шутки плохи, и ко мне больше не приставали. За это меня очень любили приличные девочки моего возраста. Если они шли куда-то вместе со мной, то с ними ничего не могло случиться. Девочки менее приличные избегали меня, потому что мое присутствие мешало им знакомиться с мужчинами.
Я чувствовала, что моя агрессивность защищает меня. Однако вместе с тем она не давала мне завязать отношения с хорошими людьми. Все боялись меня. Почти все.
Однажды, когда мне уже было тринадцать лет, ко мне на пляже стал приставать мужчина. Было десять часов утра, я лежала и читала учебник.
— Ты что тут делаешь?
— Учу уроки.
— Ага, так это называется учить уроки? Ах ты маленькая шлюха…
Мужчина был очень злобным. В руке у него был пластиковый пакет. Когда он поставил пакет на песок, я подумала, что он сейчас вытащит нож и порежет мне лицо. Мысли бешено проносились у меня в голове. Смерти я не боялась, боялась унижения.
— Иди вперед, за дюны, — сказал мужчина, — и не оборачивайся. Я пойду следом за тобой.
Лицо мужчины было обожжено солнцем, и на нем виднелись шрамы от ножа. Верхняя губа распухла, глаза красные. Он был раздет до пояса и пьян.
— Я школьница, — сказала я, — оставь меня в покое.
Мимо нас проходили отдыхающие. Я замечала по их глазам, что они понимали, в какой опасности я нахожусь. Но я замечала и то, что они боятся. Никто не собирался помочь мне.
— Мне кажется, ты из хорошей семьи, — сказала я. — Неужели ты хочешь опозорить себя грехом насилия над маленькой девочкой?
Мужчина выругался:
— Хватит болтать! Иди за дюны, или я тебя прикончу!
Я понимала, что не смогу убежать, не бросив тут свои учебники. Но этого я не хотела ни в коем случае. Учебники — это мое будущее. Я должна была учиться, очень много учиться, чтобы выбраться из своего несчастного положения.
Я продолжала разговаривать с мужчиной. Мой голос был спокойным, хотя сердце колотилось от страха. Этому я научилась дома: не проявлять чувств и не показывать страха. Никогда.
В конце концов мужчина сдался:
— Я сейчас отвернусь и посмотрю на море. И если ты еще будешь тут, если я увижу тебя на этом месте, где ты сейчас сидишь, то ты — моя.
Мужчина отвернулся. Кровь в моих ушах зашумела громче, чем прибой. Я схватила свои учебники и помчалась изо всех сил. Прочь. Домой. В безопасность. Я ни разу не оглянулась.
Я никогда больше не видела этого мужчину.
Позже в колледже я часто пропускала занятия и вместо них ходила на море. У моей умной сестры Рабии была тетрадь, куда она записывала стихи, короткие рассказы и мудрые мысли — на французском и арабском языках. Я брала эту тетрадь с собой и буквально зачитывалась ею. Тексты Рабии были очень сложными, она описывала нашу тяжелую жизнь в символических картинах, которые понимали только мы, но не наши двоюродные братья. Меня успокаивало то, что я читала рассказ о своей судьбе, изложенный в литературной форме, словно это была чья-то другая жизнь. Она была мне близка, потому что речь все же шла обо мне. Но в стихах и историях Рабии моя боль отделялась от моей души и оставалась лишь только в мыслях. Я читала о ней так, словно это была судьба чужой семьи.