– Что это такое?

– Хлеб по рецепту моей тети, хотя, уверен, рецепт куда старше самой тети Ли. Она обещала, что сегодня вечером его испечет. Очень вкусно, ты обязательно должна попробовать.

– Тогда я принесу апельсиновый сок.

Эллиотт наклонился, поцеловал меня в щеку и взялся за ручку двери. Ему пришлось дернуть дважды, прежде чем дверь открылась.

Я вышла на тротуар перед гостиницей. В доме все еще было темно. Я вздохнула.

– Кэтрин, я знаю, ты говорила, что мне нельзя входить. Можно я просто провожу тебя до двери?

– Спокойной ночи.

Я приоткрыла калитку и проскользнула во двор, прошла по потрескавшейся дорожке к дому, прислушалась и лишь потом потянулась к дверной ручке. Чирикали сверчки, машина Эллиотта отъехала от дома, но в самом доме все было тихо.

Я повернула ручку, открыла дверь и посмотрела вверх. Дверь, выходившая на верхнюю лестничную площадку, была открыта. Это была дверь в мою комнату, и у меня в груди образовался тяжелый ком. Я всегда закрываю ее, а значит, кто-то искал меня в мое отсутствие. На столе по-прежнему громоздилась грязная посуда, раковина тоже была полна. Возле кухонного стола лежали осколки стекла. Я поспешно открыла шкафчик под раковиной, достала толстые резиновые перчатки мамочки, потом взяла веник и совок. Стекло скрипело по плитке, которой был вымощен пол. В окно кухни лился лунный свет, и мелкие осколки блестели, несмотря на то, что были присыпаны пылью и волосами.

В гостиной кто-то громко рыгнул, и я замерла. Я догадывалась, кто это, и все же ждала, пока он сам обозначит свое присутствие.

– Эгоистка, – пробурчал недовольный голос.

Я встала, вытряхнула осколки из совка в мусорное ведро, потом сняла перчатки и засунула их обратно под раковину. Я медленно вышла из столовой и прошла по коридору в гостиную, где в кресле сидел дядя Жаб. Тонкая, покрытая пятнами майка едва прикрывала его живот, нависающий над поясом тренировочных штанов. В одной руке он сжимал бутылку пива, а на полу возле кресла стояла целая батарея пустых бутылок. Дядю уже один раз стошнило: на полу темнело отвратительное пятно.

Я прикрыла рот ладонью, пытаясь абстрагироваться от вони.

Дядя снова рыгнул.

– Ой, пожалуйста, – пробормотала я и бросилась на кухню за ведром. Вернувшись, я поставила ведро рядом с лужей рвоты и взялась за полотенце, которое прихватила по дороге. – Пользуйтесь ведром, дядя Жаб.

– Так ты… Думаешь, что можешь просто заявиться домой, когда тебе вздумается? Эгоистка, – презрительно повторил дядя и отвернулся.

Я промокнула его грудь, стерла слюну и остатки рвоты с шеи и рубашки. Дядя даже не потрудился повернуть голову.

– Вам лучше пойти наверх и принять душ, – посоветовала я, подавляя рвотный позыв.

Дядя вдруг стремительно, с неожиданной для меня прытью, рванулся вперед. Он схватил меня за ворот рубашки и подтянул к себе, так что его лицо оказалось в паре дюймов от моего. Когда он заговорил, меня обдало волной его смрадного дыхания.

– Сначала выполни свои обязанности, а потом будешь указывать мне, что делать, девчонка.

– Из… извините. Мне следовало вернуться пораньше и помочь мамочке… Мамочка! – позвала я, вся дрожа.

Дядя Жаб причмокнул, высасывая застрявшие между зубами остатки ужина, выпустил меня и снова развалился в кресле.

Я выпрямилась и отступила на шаг, выронила тряпку и опрометью помчалась вверх по лестнице. Вбежав в свою комнату, я закрыла дверь и прижалась к ней спиной. Деревянная поверхность холодила мне кожу. Я прикрыла лицо руками, часто дыша. На глаза сами собой навернулись слезы и потекли по щекам. Вот так всегда: если моя жизнь за пределами этого дома начинала налаживаться, существование внутри становилось невыносимым.

Моя ладонь пахла рвотой, и я с отвращением отдернула руку от лица. Бросилась в ванную, намылила руки и терла их друг о друга, пока кожа не начала зудеть, а затем вымыла лицо.

Скрипнула ступенька лестницы, и я замерла, прислушиваясь. Постепенно кровь перестала стучать у меня в ушах. Я неловко закрутила краны, чтобы остановить поток льющейся в раковину воды, подбежала к кровати и придвинула ее к двери. Ступеньки снова заскрипели, так что я отскочила и прижалась к дальней стене, отчаянно пытаясь унять дрожь, охватившую все мое тело. Затаив дыхание, я не отрываясь смотрела на дверь, ждала, что дядя Жаб пройдет мимо или попытается вломиться ко мне.

На лестнице он тяжело переступил со ступеньки на ступеньку, раз, другой, и вот он уже на верхней площадке. Дядя шел, тяжело переваливаясь с боку на бок, с трудом передвигая свое четырехсотфунтовое тело, и дышал с присвистом. Вот он снова рыгнул, а потом грузно протопал по коридору и хлопнул дверью своей комнаты.

Я сползла вниз по стене, подтянула колени к груди и обхватила их руками, гадая, вернется ли дядя или в мою дверь постучит кто-то другой. Еще никогда мне так сильно не хотелось увидеть мамочку, но она не желала меня видеть. В гостинице настоящий бардак; наверное, мамочка целый день трудилась, выбилась из сил и, как следствие, забилась в свою комнату, точно в нору.

Мне хотелось позвать ее, но я боялась, что меня услышат другие. Тогда я стала мечтать, как утром встречу в кухне Алтею. Она будет готовить или прибираться, а при виде меня широко улыбнется. Лишь эта мысль помогла мне успокоиться и заснуть. Еще я напомнила себе, что завтра суббота, и меня ждет урок вождения. Я целый день проведу вместе с Эллиоттом, в безопасности, вдалеке от этого дома и всех его обитателей.

Сначала эти голоса показались мне частью сна, который никак не получается вспомнить, но они становились все громче. Тогда я села на кровати, потирая глаза. Кто-то сердито спорил, понижая голос, в точности как мои родители когда-то. Они все собрались вместе. Гости. Одни паниковали, другие злились, третьи пытались призвать остальных к порядку.

Я соскользнула с матраса, на цыпочках подкралась к двери, медленно повернула ручку, стараясь действовать бесшумно: пусть думают, что я сплю. Дверь скрипнула, открываясь, я замерла и прислушалась. Голоса по-прежнему наперебой спорили, участвовали даже дядя Жаб и Имоджен. Я вышла в коридор, осторожно ступая босыми ногами по холодному деревянному полу. Чем ближе я подходила к комнате, где собрались гости, тем четче становились голоса.

– Я не желаю ничего слушать, – говорила Алтея. – Раз я сказала «нет», это значит «нет». Мы не можем так поступить с бедной девочкой, ей и так через многое пришлось пройти.

– Да ладно? – рявкнул Дюк. – И что ты собираешься делать, когда она уйдет и бросит это место ко всем чертям? Оно и так уже несется в бездну на скорости сто миль в час. А как же мы? Что будет с Поппи?

– Она не обязана за нас отвечать, – заметила Уиллоу.

– А тебе какое дело? – огрызнулся Дюк. – Ты тут почти не бываешь.