Улу Мухаммеда явно не устраивала неопределенность границ собственной новой державы. Походы его войск формировали ее конкретные очертания.

Был или не был прежде Китеж, но Светлояр и все, что его окружало, вдруг оказалось в самом фокусе военных действий. В 1439 году марийские земли в Нижегородском Заволжье захватили отряды Улу Мухаммеда. Наместником стал монгол Ибраг. Спустя 12 лет, после гибели его, – Зюдзин. Граница прошла по Ветлуге. Левый берег отныне был ханским. Правый берег, вероятно, являлся тем, что можно назвать Китежской Русью. И это был страшный рубеж. На нем обязательно находились русские заставы, поселения. Их жители несли дозор и сами в любой момент ждали нападения, беды. Память об этом времени тоже могла отложиться в Китежской легенде. Ведь это легенда – о крепости, которая окружена врагами, – и не на кого ей надеяться, только на помощь Бога.

Река Ветлуга

Всякий раз убеждаюсь: полезно перечитывать монографии, которые не держишь в руках по нескольку лет. В них можно обнаружить то, что внезапно перемкнется, соединится с чем-то недавно осмысленным. В Нижнем Новгороде не особенно принято штудировать книги известного казанского историка начала ХХ века Михаила Худякова. Они – как правило, о Казанском ханстве. А нижегородцы – какое они к нему особо-то уж отношение имели? Да, казанцы «совершали набеги», «брали штурмом»…

Раскрыл худяковские «Очерки по истории Казанского ханства» и обнаружил обильные цитаты из «Материалов для истории Крымского ханства», опубликованных в 1864 году Владимиром Вельяминовым-Зерновым.

Дело, если судить по ним, заходило куда дальше «набегов».

Осенью 1444 года Улу Мухаммед взял Нижний Новгород. Это, к сожалению, не было исключительным событием в тогдашней практике соседских отношений. Но удивляет другое: хан совсем даже не разграбил, не сжег его, не увел «полон», как можно ожидать, а просто остался в городе жить. Из Нижнего Новгорода он предпринял не особенно для себя удачную вылазку на Муром – там войска Улу Мухаммеда были отбиты московским великим князем Василием II. А вот когда летом хан двинулся все из того же Нижнего Новгорода на Москву, русские войска встретили его у Суздаля и потерпели невиданное поражение. 7 июля в плен был взят сам московский великий князь. Для начала его привели в Нижний Новгород.

Вероятно, сегодня, не зная многих обстоятельств, непросто рассуждать о том, в каком же качестве служил в печально памятные 1444 и 1445 годы этот город. Может быть, хан прикидывал, где выбрать место для ставки. И идея сделать ее поближе к неприятелю и подальше от незабвенных родственников была не такой уж неразумной. Если так, зададим себе вопрос: не являлся ли тогда Нижний Новгород столицей Казанского ханства? Столица ведь там, где ханская ставка. А она точно переместилась тогда в Нижний Новгород… Может быть, задержись хан здесь подольше, и было бы его ханство Нижегородским? В голове не укладывается такое.

Но ведь подобное в истории случалось. Почти за сто лет до Улу Мухаммеда Золотой Ордой правил хан Узбек. Он решил выбрать место для своей столицы поближе к Московской Руси. И несколько лет его ставка находилась в нынешней Пензенской области, в Наровчате. До революции он был небольшим городом, а потом его разжаловали в село. Краеведческий музей Наровчата хранит массу археологических находок, свидетельствующих: город имел очень представительные здания, опять-таки водопровод. Но директор музея не решился в нашем разговоре произнести это слово: «столица». А ведь это был именно такой город. И более того, что совсем уж странно, колыбель узбекского народа! Ведь в него сложились в итоге потомки подданных хана Узбека, который отошел в итоге отсюда в Среднюю Азию.

Победа под Суздалем летом 1445 года была самым последним полководческим успехом Улу Мухаммеда. Вскоре после этого его имя навсегда исчезло из летописей. Историки считают, что спустя несколько месяцев 40-летний хан умер. Или стал жертвой заговорщиков.

Но за этим ничего особенно приятного для Руси не последовало. После поражения и позорного плена Василий II вернулся в Москву вместе с пятью сотнями сборщиков дани. Это было немыслимо и позорно для страны, которая, казалось бы, уже зажила самостоятельной жизнью после того, что называется игом. О Василии (его называют обычно Темным) вспоминают редко и еще реже говорят что-то доброе.

Не наша сегодняшняя задача разбирать коллизии отношений Москвы и Казани, когда они были столицами противостоявших государств. Или вдаваться в детали биографий казанских ханов, одни из которых получали воспитание в Москве, другие – во враждебном ей Крыму. В то, каких ханов подсаживали на казанский престол московские великие князья, а каких – их враги, за спиной которых стояла Ногайская Орда. Тем более бессмысленно считать, сколько «набегов» на Московское государство совершили казанцы, а сколько «походов» – великие князья. В этом не так-то сложно разобраться, если кому-то уж очень этого захочется. Дело тут не в том, кто кого и сколько раз. И не стоит в этих событиях искать «справедливую сторону», если мы исходим из наших сегодняшних представлений о справедливости.

Очевидно было то, что эти войны по-дурному затянулись. Войска, «свои» и «чужие», бесконечно прокатывались по русским, марийским, чувашским, татарским поселениям. От этих войск надо было спасаться, их надо было кормить и ублажать, снова и снова. И нельзя было радоваться работе в поле и рыбалке, детям и любимым людям. И висела над жизнью гадкая перспектива быть случайно убитым или угнанным, проданным в рабство – казанские правители, повторюсь, работорговлей занимались. Жить хотелось, наконец. И положить предел такому существованию должен был тот, кто сильнее.

Когда сейчас разбирают события 1552 года, становится ясно, что они для истории Поволжья оказались самыми главными за все II тысячелетие. Москва была на подъеме. Иван Грозный был молод и задорен. Выродившаяся за три с половиной века монгольская знать плесла: на престоле в Казани все чаще оказывался какой-нибудь испуганный карапуз или чей-то послушный ставленник, готовый при первых же признаках недовольства придворных свалить к своим хозяевам. Над ними уже глумились. Русская летопись писала об одном таком хане: «Зело был взору страшного и мерзкого лица и корпуса, имел уши долгие, на плечах висящие, лице женское, толстое и надменное чрево, короткие ноги, ступни долгие, скотское седалище». И это при том, что он был московским союзником и правил три раза. Казанское ханство было подточено рабством: на чужеземных рабов никогда нельзя положиться. И то, что они могли сделать, не называлось бы предательством, потому что они ничем хорошим не обязаны своим господам.

Казань пала.

Воины Ивана Грозного устремились в пролом стены кремля – и было много убитых.

Но поражает то, что было дальше. Война в результате кончилась. Александр Бахтин, замечательный йошкар-олинский историк, пожалуй, значительно глубже других разобравшийся в событиях последних лет Казанского ханства, познакомился с массой документов того времени и убедился: татары отчего-то и не думали поднимать пресловутую «дубину народной войны». Для них все происшедшее было просто очередной сменой власти. Да, новый «московский белый царь» не говорил на их языке. Но свое войско строго-настрого предупредил: народ не грабить, никого зря не обижать. Да, надо было платить налог-ясак. Но где, в каком царстве налоги не платят? К тому же они оказались в большинстве случаев меньше ханских. Казанские земли не стали раздавать тут же помещикам, татар не обратили в крепостных – это русские крестьяне оставались в такой неприятной зависимости. Тем, кто трудился, давали почувствовать побольше воли. Знать откровенно подкармливали, стремясь сделать ее союзником. Обращение в православие приветствовалось. Но можно было обходиться и без этого, пожалуйста. Если становилось известно, что русские чиновники притесняли татар, их наказывали. А Иван Грозный умел это делать, как известно, с фантазией.