В другой раз, быть может, они совершат эту небольшуюпрогулку.

Сэмюэль ожидал его возле машины. Он был опрятно одет: костюмиз твида, свежая накрахмаленная белая рубашка с галстуком – и выгляделмаленьким джентльменом Даже его рыжие волосы были достойно причесаны, и лицомон походил на респектабельного английского бульдога.

– Ты оставил цыгана одного?

– Он ушел, пока я спал, – призналсяСэмюэль. – Я не услышал. Он ничего не похитил. Не оставил даже записки.

Эш на миг задумался.

– Возможно, это к лучшему. Почему ты не сказал мне, чтоженщин там не осталось?

– Дурень. Я не позволил бы тебе туда ехать, будь тамхоть одна женщина. Ты должен бы это знать. Ты не подумал. Не посчитал, скольколет прошло. Не поразмыслил об этом как следует. Играл в свои игрушки, в своиденьги, ублажал себя всякими другими прекрасными вещами. И все забыл. Забыл – ипотому счастлив.

Машина везла их из аэропорта в город.

– Ты хочешь ехать на свою игровую площадку поднебесами? – спросил Сэмюэль.

– Нет, ты знаешь, что туда я не поеду. Нужно найтицыгана, – ответил он. – Я раскрыл тайну Таламаски.

– А как насчет ведьмы?

Эш улыбнулся и повернулся к Сэмюэлю.

– Да, наверное, мне следует отыскать и ведьму. Покрайней мере, прикоснуться к ее рыжим волосам, поцеловать белоснежную кожу,ощутить и вдохнуть ее запах.

– И?

– Кто знает… Кто знает, малыш…

– Ну, ты-то знаешь. Ты точно знаешь.

– Тогда оставь меня в покое. Если этому сужденослучиться, мои дни наконец будут сочтены.

Было восемь часов, когда Мона открыла глаза. Она слышала,как часы пробили и медленно и звучно. Но разбудил ее не бой часов, а резкийтелефонный звонок. Должно быть, он доносился из библиотеки, подумала она.Библиотека была далеко от спальни, и звонили очень долго, чтобы она успелаответить. Мона повернулась, устроилась поудобнее под бархатным покрывалом надиване с множеством мягких подушек и посмотрела в окно, выходящее в сад,залитый утренним солнечным светом.

Солнце уже проникло в комнату и окрасило пол перед входом набоковую веранду в приятный глазу янтарный цвет.

Телефон наконец смолк. Несомненно, кто-нибудь из недавнонанятой прислуги ответил на него: Кален например, новый водитель, или Янси –молодой парнишка, прислуживавший в доме, который вставал, как говорили, в шестьчасов утра. Или, быть может, даже Эухения, которая при каждой встрече смотрелана Мону непередаваемо величественным взглядом.

Мона заснула здесь прошлой ночью в новой шелковой пижаме –на том самом диване, где они с Майклом совершили свой грех. И хотя она изо всехсил старалась думать только о Юрии – он звонил и просил Селию передать ей, чтона самом деле у него все в порядке и что он вскоре надеется всех ихувидеть, – она не могла забыть Майкла и свое троекратное падение. Боже!Это было совершенно непозволительно и притом великолепно, потрясающе инезабываемо.

Нельзя утверждать, что Юрий не был изумительным любовникомиз ее сновидений, но они вели себя слишком осторожно в отношении друг друга:это была любовная близость, конечно, но самая безопасная из всех, которую можновообразить. И Моне оставалось пожелать себе большей смелости в осуществлениинеукротимых желаний в будущем.

«Неукротимых» – ей действительно нравилось это слово. Оноподходило ей. «Ты совершенно неукротима в своих желаниях», – примернотакими словами могли бы укорять ее Селия или Лили. А она могла бы ответить:«Благодарю за комплимент, но поверь, я знаю, чего хочу».

Господи, если бы она могла сама поговорить с Юрием! Селияпосоветовала ему позвонить на Первую улицу. Почему он этого не сделал, Мона таки не узнала.

Даже дядя Райен возмутился: «Мы должны встретиться с этимчеловеком. Нам необходимо поговорить с ним об Эроне».

Как жаль, что печальную новость сообщила Юрию Селия, ведь,быть может, никто другой во всем мире не знал, что значил Эрон для Юрия, кромеМоны, которой он рассказал обо всем в их первую и единственную ночь. Разговорвместо любовных ласк! Где же он теперь? Что с ним? В те несколько часов Юрийпоказался ей весьма эмоциональной натурой: сверкая глазами, он рассказывал ейна совершенно великолепном беглом английском – весьма редко встречающемся утех, для кого он не является родным, – обо всех ключевых событиях своейтрагической, но удивительно успешной жизни.

«Только не рассказывай цыгану, что его старинного друга сбилмашиной какой-то маньяк», – приказала себе Мона.

И тут до нее дошло, что опять звонит телефон. Возможно, этобыл Юрий, и никто в этом доме не мог найти ее. Никто не заметил, как она вошласюда прошлой ночью и повалилась на этот диван.

Разумеется, Мона преклонялась перед Роуан, и это чувствомногократно усилилось со вчерашнего вечера – с того момента, когда Роуан всталана ноги и начала разговаривать. Почему Роуан попросила ее остаться? Чтособиралась ей сказать наедине? Что в действительности было у нее на уме?

С Роуан все было в порядке, в этом не было ни малейшегосомнения. На протяжении всего вечера Мона видела, как она набирается сил.

Роуан не проявляла никаких признаков возврата в прежнеесостояние безмолвия, в котором находилась перед тем в течение трех недель. Наоборот,она снова легко управляла домом и спустилась вниз, после того как Майкл уснул,чтобы утешить Беатрис и уговорить ее лечь в постель в старой комнате Эрона.Беатрис опасалась, что, увидев «вещи Эрона», расстроится еще больше, но в концеконцов призналась, что свернуться поудобнее здесь, на кровати Эрона в гостевойкомнате, – именно то, чего бы ей теперь хотелось.

– Она будет ощущать запах Эрона, – почтиравнодушно сказала Роуан Райену, – и почувствует себя в безопасности.

Это замечание едва ли можно счесть нормальным, подумалаМона, но, конечно, это своего рода уловка: стремление оказаться в постелисупруга после его смерти – ведь люди говорят, что нет лучшего лекарства отскорби. Райен был крайне обеспокоен состоянием Беа и проявлял заботу обо всех остальных.Но в присутствии Роуан он принял вид генерала – воплощение серьезности испособности, как и полагается в присутствии главы штата.