Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— …И таких случаев, Анна, зафиксировано огромное количество, — продолжал Лоренц. — И все они лишь подтверждают тот факт, что если умирает человек, скрепленный духовными узами с другим человеком, то тот, другой, вполне может переживать чувство или получить зрительный или звуковой сигнал о случившемся. Кстати, история с Михаилом Васильевичем Ломоносовым, нашим гением из Холмогор, надеюсь, вам известна?
— Увы, — потупилась Аня.
— Это абсолютно хрестоматийный случай и куда более интересный, на мой взгляд. Потому что он является свидетельством проявления сознания уже умершего человека. Не умирающего, а умершего. У историка Погодина есть книга «Простая речь о мудреных вещах», — там при желании можно прочитать об этом. Ломоносов, возвращаясь из Германии, увидел во сне своего отца. Увидел его мертвым. Будто бы море выбросило труп отца на один островок, который Ломоносов знал с детства. Когда Михаил Васильевич приехал в Петербург, он узнал, что его отец пропал без вести в море. Ломоносов, естественно, послал на родину письмо с координатами острова. И что вы думаете? Труп отца был найден на этом самом острове. Не правда ли, весьма любопытно? И, повторяю, таких фактов немало. Если решите писать об этом, рекомендую сначала почитать английского философа Броуда. Он полагает, что после смерти человека остается некий «психический фактор», который прежде был элементом личности умершего. Этот психический элемент — Броуд назвал его «майндкинд» — может оказаться временно соединенным с организмом медиума, находящегося в трансе. («Христиане называют это душой», — подумала Аня.) В случае с гением из Холмогор Ломоносов выступал в роли медиума, а сон выступал в роли транса. Но мы отвлеклись.
Лоренц пригубил свой коктейль и, поигрывая на столе браслетом «Ролекса», продолжил рассказ:
— Словом, будущая мама Оксаны каким-то образом попала на мой сеанс; мы познакомились, и через год у нас родилась дочь. И за этот год — сам того не желая — я пристрастил маму Оксаны ко всему тому, чем занимался сам. Вернее, не то чтобы пристрастил, она сама всем этим прониклась. Хорошая жена — это ведь продолжение мужа, они как два соединенных сосуда, содержимое переливается из одного в другой и обратно. А дети, как вы, наверное, знаете, — это чаще всего продолжение своих родителей, не только внешнее, но и душевное, а то и духовное. Не всегда, правда, но чаще всего. И если мама потихоньку учится у папы колдовству, магии, хиромантии, астрологии и так далее, то не исключено, что у них родится какой-нибудь «ребенок Розмари». Это я в переносном, понятно, смысле. Помните такой роман?
Аня молча кивнула. Она читала в молодости эту жуткую книжку, кто-то из друзей подсунул, и потом, помнится, долго не могла отделаться от гадливого чувства.
— С мамой Оксаны мы расстались, а потом, когда иногда я встречался с Оксаной, то замечал за ней некоторые особенности, которым поначалу не придавал значения. А когда обратил на них внимание всерьез, было уже поздно что-то предпринимать — она выросла, и эти ее особенности предстали передо мной во всей своей красе.
Оксана к тому времени уже вполне созрела, нашла себе друга и собиралась ехать с ним в Молдавию — он был молдаванин, а в Москве только учился, красивый такой парень, кровь с молоком. Оксане исполнилось 16 лет, когда они уехали в Кишинев. Ее друг открыл маленькую строительную фирму, но она вскоре разорилась, и это серьезно его подкосило, он плюнул на свой диплом и стал заниматься частным извозом. Была у них старенькая машина, на ней он и зарабатывал. Жили они с Оксаной плохо, ссорились, денег было вечно в обрез, а те, что я ей давал (а, бывало, давал помногу), она тратила, как вы думаете, на что?
Анна пожала плечами. Голос доктора Лоренца ее завораживал, баюкал, и она не думала ни о чем, а просто слушала, как слушали греческие моряки губительное пение коварных сирен.
— К моему не скажу, что ужасу, но большому огорчению Оксана связалась с сатанистами, и все денежки прямиком уходили в секту. Я пробовал было вызволить ее оттуда, использовал все мои навыки и даже попросту выкупал ее два раза, но она возвращалась к ним вновь и вновь. Этот таксист ее бросил, а иначе и быть не могло, и Оксана так его возненавидела, что при одном только упоминании о нем начинала трястись как ненормальная. Он тут же женился, и это еще больше усугубило их отношения с Оксаной. И все кончилось тем, что сатанисты каким-то образом ухитрились притащить его на свой шабаш. Вы имеете представление о ритуальных убийствах, Анна?
Доктор спросил это спокойно, как о само собой разумеющемся.
— Жуть какая! — Ее буквально передернуло.
— Еще бы не жуть! А в качестве жертвы сатанисты использовали молодую жену таксиста, причем выглядело все так, будто убил ее именно он. Естественно, его посадили. Так Оксана ему отомстила.
Месть — вот что теперь двигало моей дочерью, месть, месть и еще раз месть! Она начала мстить всем, кто ее обидел по ходу жизни или где-то как-то заступил дорогу. И это было страшно, потому что она была дьявольски изобретательна, умна и коварна и находила в этом чуть ли не удовольствие, понимаете? Не хотел бы я иметь такого врага, по совести говоря. Причем, что самое страшное, когда я с ней встречался, она делилась со мной всем своим внутренним миром, а там копошились такие аспиды, что даже мне было не по себе. Ведь это была моя дочь, и она была явно больна. Спустя какое-то время секта распалась: кого-то посадили, кто-то умер, а Оксана исчезла из Молдавии и с очередным другом уехала куда-то на Кавказ. Словом, я потерял ее из виду и в какой-то степени даже был этому рад. В глубине души я надеялся, что она останется там навсегда. Доходили до меня слухи, что она приняла ислам, что участвует в военных действиях, что каким-то образом связана с «Аль Каидой», и тому подобное. Не знаю, что тут правда, а что нет, но слухи были, скажу я вам, один ужаснее другого.
А скоро вышла замуж Клена. Она перебралась в Москву, и я стал видеть ее чаще — опять же тайком, хотя, по правде говоря, мог бы и не таиться, ведь она меня все равно не узнала бы. И как-то вечером, будучи в Москве по делам, оказался я в том районе, где жила мама Оксаны. И зашел к ней — просто с улицы, без звонка. Жила она очень бедно, она всегда так жила, даже когда я был с ней. Денег у меня всегда было достаточно, но она их никогда не брала, предпочитала обходиться своими. Такая, знаете, иллюзия независимости. Глупость, конечно. Она мне не удивилась, потому что-де предчувствовала мое появление, и даже кофе уже сварила. За эти годы мама Оксаны очень постарела, но держалась молодцом, и мы проговорили с ней полночи, и оказалось, что последнее время Оксана у нее регулярно появляется, и что она стала злой на весь белый свет и опасной — вся, дескать, в меня. А я имел неосторожность сказать ей для сравнения о Клене — что вот, мол, живет на другом конце Москвы другая моя дочь по имени Клена, добрая, спокойная, красивая женщина, вышла замуж за приличного человека, и все у них хорошо. Поэтому, мол, может быть, дело не во мне?
Зря я, конечно, сказал ей о Клене, зря, но слово не воробей, увы. Потом я снова уехал из Москвы на какое-то время. А когда вернулся, с ужасом увидел Клену рука об руку с Оксаной, которая, как оказалось, втерлась к ней в доверие каким-то неведомым мне образом и стала чуть ли не ее лучшей подругой. Зная Оксану, мне стало страшно за Клену, потому что ведь не просто же так пробралась Оксана в ее дом.