Уже недавно наш современник М. Эпштейн, рассматривая введенное М.Бахтиным понятие хронотопа, как время – пространство в их единстве с приоритетом времени, предложил ввести и «топохрон», в котором бы был реализован приоритет пространства, топохрон – пространственно-временной континуум, культурно-историческая среда, в которой пространству принадлежит более важная роль, чем времени.

Пытаясь применить бахтинское понятие «Хронотоп» к российско-советской цивилизации, М.Эпштейн обнаружил следующую закономерность: хронос в ней вытесняется и поглощается топосом. Хронос стремится к нулю, к внезапности чуда, к мгновенности революционного или эсхатологического преображения… А топос, соответственно, стремится к бесконечности, к охвату огромной страны, континента, а далее и всего мира, здесь переворачивается в топохрон, время опространствлено.

Время в России вытесняется пространством – физическим и метафизическим. Таков архимедов закон погружения большого географического тела в историческую среду, таково свойство топохронов и топохронной цивилизации. Чем обширнее становилась Россия, тем медленнее текло в ней историческое время – и, наоборот, сокращаясь в пространстве, она убыстрялась во времени… С отдачей Восточной Европы и республик, сбросив тучное пространство СССР и социалистического лагеря, Россия превратилась в самую динамичную (хотя и потенциально кризисную) часть мира[282].

Многие закономерности общественных процессов в историческом измерении особенно рельефно проявляются на так называемых «граничных» ситуациях, где обостряются тенденции, существующие в менее выраженной форме и в остальных частях культурно-исторического пространства. Тенденция изменения собственного времени для граничных ситуаций в неживых системах была сформулирована еще в середине 30-х годов замечательным российским ученым и мыслителем Отцом Павлом Флоренским. В одном из своих последних писем из Соловецкого лагеря особого назначения своему сыну он писал: «Все процессы происходят на поверхностях. На границах между внутри и вне…Углубляясь внутрь тела мы тем самым создаем новую поверхность раздела, и ее именно, а не внутреннее содержание тела зондируем и испытываем…Поскольку пространство не существует без времени, постольку же кривизна поверхности не есть абстрактная кривизна геометрии, а кривизна по всем координатам, т. е. и по времени. Ход времени на поверхностях различной кривизны различен»[283].

Эти взгляды российского мыслителя, рожденные (или, по крайней мере, зафиксированные) на острове, который в мифологии часто трактовался как граница между жизнью и смертью (а для десятков тысяч жертв Соловецкого лагеря особого назначения – и стал такой реальной границей), могут, на наш взгляд, быть полезными при понимании особенностей политических процессов в различных странах и регионах. Как показала история последних лет, такими граничными ситуациями на политической карте мира часто являются территории, в которых миграционные процессы привели к существенным изменениям этнического состава населения, однако сохранившие для предшествующего этноса свое историческое и культурное значение как «исторических корней». В итоге получается своеобразный «остров на суше», при этом сама территория является не только местом обитания современного населения, но и символом самоидентификации для соседнего этноса. В ярком виде это проявилось на примере Косово, территория которого, вместе с православными монастырями и памятниками истории и доблести является чрезвычайно значимой для сербов. Достаточно близкая ситуация, на наш взгляд, и с Нагорным Карабахом, который являлся историческим центром Азербайджанской культуры и государственности, и конфликт вокруг которого стал первым шагом на пути к распаду Советского Союза.

Особая роль граничных территорий является также одним из положений современной геополитики. Так, ее важной частью являются представления о историко-географические образы (ИГО), и, в частности, представление ИГО границ, специфика их формирования и развития. В структурном отношении такие ИГО представляют собой особое пространство-время, в котором временные и пространственные параметры прочно слиты в соответствующих знаках, символах или образах. С точки зрения общей классификации географических пространств можно говорить о целом классе пограничных пространств, или пространств-границ[284].

Среди граничных территорий можно выделить такой их особый класс, как анклавы – территория государства, полностью окруженная сухопутной территорией другого государства, или часть территории государства, полностью окруженная сухопутной территорией одного или нескольких других государств. Отметим здесь работы калининградского исследователя Е.Ю.Винокурова, поставившего своей целью приближение к теории таких анклавов[285]. В России ярким примером такого анклава (или, более строго – полуанклава) – является Калининградская область (эта территория отделена от России, однако имеет выход к морю).

Итак, Калининградская область является ярким примеров рассмотренных выше «граничных ситуаций». Здесь также, как и в случае нагорного Карабаха или Косово, в середине XX века сформировался своеобразный анклав, Восточная Пруссия, который оказался отделен от основной части Германии территорией Польши. Отметим, что проблемы экономического развития этой территории, отделенной от остальной территории Германии, стали одной из причин (поводов) начала II Мировой войны. После поражения Польши и раздела ее территории между Германией и СССР (при этом тогда еще независимая Литва также получила часть территории Польши, вернув себе столицу – Вильнюс) Восточная Пруссия ненадолго воссоединилась с Германией. Однако после поражения Германии существование даже в виде анклава было маловероятно. Судьба этой территории была решена в процессе Ялтинских и Потсдамских соглашений, когда в ходе послевоенного раздела мира его территория отошла к одной из стран-победительниц – Советскому Союзу, а коренное немецкое население было просто выселено в Германию, в стиле решения Сталинским режимом других национальных проблем. Правда, в отличие от депортации народов Северного Кавказа, судьба жителей Восточной Пруссии была решена на уровне международных соглашений в Потсдаме.

Таким образом, само появление Калининградской области стало результатом и символом Ялтинского миропорядка. Не случайно мы наблюдали обострение геополитической ситуации вокруг этого анклава (проблема визового режима) при распаде Ялтинского миропорядка в конце XX века. Ситуация обострялась вхождением новых балтийских государств в Европейский Союз и НАТО, что делало уже маловероятным безвизовые поездки жителей области в Польшу и Литву, которые были введены в девяностых годах.