– Пойдем, – сказал он. – Пойдем в дом, согреемся.

Валери

После инцидента с совой остаток дня прошел спокойно, медленно и без происшествий. Подриг умудрился раздобыть для меня целую кипу книг про птиц (судя по всему, у меня к этому делу был особый талант, можете даже называть меня заклинателем сов), и остаток дня я провела за чтением у камина.

Подриг, напротив, остаток дня проспал, словно компенсируя свой недосып накануне. Мы больше не возвращались к тому, что произошло утром. В конце концов, это было очень неприятное происшествие, после которого Подриг наверняка испытывал сильный стресс. А еще я думала, что его сонливость может быть как-то связана с перенесенным сотрясением. А может быть, он просто хотел какое-то время побыть в одиночестве…

По большому счету меня это не беспокоило, а когда он вышел к ужину, все прошло намного более гладко, чем накануне. Его отец продолжал оставаться мрачным, но вел себя тихо, зато ел больше, чем вчера. Бабушка говорила о погоде, а Майор рассказывал про какую-то женщину, с которой когда-то встречался и которая была необыкновенно красивой. Я сидела рядом с Подригом, и он весь вечер держал руку на моем колене. Я чувствовала себя очень комфортно рядом с ним, хоть это было и не по-настоящему.

А что вообще можно назвать настоящим?

Слова, которые он сказал мне сегодня утром, были настоящими. Они были сказаны только мне, не ради шоу. Но когда он целует меня в присутствии других, делает ли он это по-настоящему? Или ради шоу? А если это не напоказ, то почему это происходит так редко, когда мы с ним остаемся вдвоем?

Я не могла во всем этом разобраться, а потому просто продолжала играть свою роль, ведь мы с ним об этом договорились, а еще потому, что я хотела быть с ним. Пусть даже это было не по-настоящему, я хотела быть рядом с ним – и я хотела притворяться.

Но проблема в том, что притворяться бесконечно невозможно.

Когда я смотрела на него, то начинала на физическом уровне ощущать свои эмоции.

В груди у меня жгло от отчаяния.

В желудке ныло от тоски.

Моя кожа горела от желания.

Кости казались мне невесомыми, словно у птицы, мне хотелось взлететь – такая легкость меня наполняла. Хотелось взлететь и не приземляться.

Но мне нужно было приземлиться.

Нужно было уберечь свое сердце.

Мы всего несколько дней провели вместе, а я уже испытываю такие эмоции. Что же будет со мной через неделю?

В глубине души я понимала, что меня ожидают такие страдания, которые могут просто меня разрушить.

И тем не менее, несмотря на страх, я не собиралась останавливаться.

Потому что будет огромным счастьем, если я влюблюсь в этого мужчину.

Хотя не думаю, что многие решились бы на такое, понимая, что, в конце концов, это всего лишь игра.

– Что ты делаешь сегодня вечером? – спросил Подриг, после того как мы отнесли тарелки на кухню. Гейл попросила нас оставить их на столе, но мы специально их унесли, чтобы досадить ей.

– Сегодня вечером? – переспросила я. – Не поверишь, сплю.

– Как насчет того, чтобы прогуляться до паба моего приятеля Алистера? Паб называется «Бархатная кость».

– Мне пора уже начать записывать эти причудливые названия, которые вы даете пабам.

– Это значит «да»?

Я засмеялась и коснулась его руки.

– Ну конечно, это значит «да».

И в этот момент я заметила, что Гейл смотрит на нас, поэтому быстро поцеловала его в щеку, взяла за руку и вывела из кухни.

– Я не сажусь за руль, если собираюсь выпить, – сказал он, когда мы отошли на значительное расстояние и нас нельзя было услышать. – Но паб находится совсем рядом, вниз по этой улице. Как думаешь, выдержишь прогулку?

Меня тронула такая забота.

– Сколько до него идти?

Правда в том, что я не могу больше двух часов подряд находиться на ногах. Раньше я могла без проблем обойти весь «Диснейленд», а теперь меня в лучшем случае хватит на половину: начинает жутко болеть спина.

– Примерно двадцать минут.

– О, это не проблема. Но нам следует одеться потеплее, потому что на улице очень холодно.

Возможно, там было не так уж холодно, но, по сравнению с теплом, которое исходило от камина, там был лютый мороз.

Несмотря на холод, на улице было очень красиво, а небо было таким чистым, что можно было увидеть любую звезду.

– Посмотри туда, – сказала я, пока мы шли по дороге, подняв головы, и смотрели на звезды. – Глядя туда, ты не начинаешь ощущать себя крошечным?

Он на секунду задумался, а потом ответил:

– Нет.

– Нет?

Меня удивило то, что он со мной не согласен.

– Глядя на это небо, думая о космосе и о Вселенной, я чувствую… что на самом деле круче этого нет ничего. Люди говорят, что в масштабах Вселенной наши проблемы – ничто, мне же мои проблемы кажутся еще более серьезными, так как я остро чувствую, что кроме меня решить их никто не сможет. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Примерно, – ответила я. – Но я как раз начинаю чувствовать себя крошечной. Посмотри туда.

Мы вышли на главную дорогу, и я жестом указала на простиравшийся перед нами пейзаж. Ночью, в темноте, зеленые холмы стали черными и казались такими же бесконечными, как небо над ними. А свет, горящий в домах, напоминал звезды.

– Все сливается, все становится единым целым. Тебе не кажется, что мы как будто на краю Вселенной? Разве тебя не посещает ощущение собственной ничтожности по сравнению со всем этим величием?

– Слушай, если ты хочешь, чтобы я сейчас ударился в поэзию и начал рассуждать о том, что в небе нет ни одной звезды, которая сравнится красотой с тобой, я готов. Мама писала прекрасные стихи, но и я, если постараюсь, не ударю в грязь лицом. Розы красные, фиалки синие… А теперь пошли в паб, пока он не закрылся, – с улыбкой сказал он и подмигнул.

Паб «Бархатная кость» находился в переулке, где было мало домов. На втором этаже располагались гостиничные номера, а на первом разворачивалось веселье.

В этот раз шумели шесть местных жителей, которые сидели за столиками, пили пиво и смотрели по телевизору соревнование по метанию дротиков.

Когда мы вошли, нас встретили по-королевски.

– Твою же мать! – сразу закричал бармен и захлопал в ладоши. – Вы только посмотрите, кто к нам пришел! Подриг МакКарти. А это, должно быть, его бабенка.

Бабенка?

– Он хотел сказать «девушка», – объяснил Подриг. – А вообще она моя невеста.

Каждый раз, когда Подриг произносил это слово, наступала гробовая тишина.