архитектура вновь стала развиваться и вернулась очень близко к манере древних, как можно видеть во многих прекрасных работах Браманте, хотя украшения сделаны из менее дорогих материалов, чем это делали античные зодчие, которые, кажется, не жалели трат на воплощение своих идей и силой воли преодолевали любую трудность. Здания же времен готского ига настолько лишены всякой грации и элегантности, что ни в чем не похожи ни на древние, ни на современные. Поэтому нетрудно определить те, что относятся к эпохе императоров, – наиболее совершенные и изысканные и сделанные с наибольшими затратами и наибольшим искусством по сравнению с остальными. И мы собираемся показать только их, а потому никто не должен сомневаться в том, что среди древних зданий наиболее древними являются наиболее красивые и лучше всего выстроенные. Потому что в них во всех есть сходство. И хотя многие здания были перестроены уже самими древними, как видно из того, что на месте Золотого дома Нерона позже возвели термы Тита, его дом и амфитеатр, однако все они были сделаны в манере, схожей с еще более древними зданиями, чем Золотой дом, или построенными одновременно с ним. При том что литература, скульптура, живопись и почти все другие искусства во времена последних императоров все больше грубели, архитектура продолжала оставаться на высоком уровне, здания строили так же, как и раньше, и среди всех искусств это утратилось последним. Это видно по многим сооружениям; к примеру, арка Константина – постройка очень красивая и отлично выполненная с точки зрения архитектуры, в то время как вырезанные на ней фигуры – грубы и бесформенны.

Здания эпохи Траяна и Антонина Пия великолепны и безукоризненны. То же можно сказать о термах Диоклетиана: скульптура в них отвратительна и плохо выполнена, остатки живописи совершенно не сравнимы с теми, что дошли от времени Траяна и Тита, однако архитектура благородна и хорошо продумана. Но, поскольку Рим был разрушен варварами до основания и сожжен, такое впечатление, что под действием огня и разрушений вместе со зданиями уничтожилось и строительное искусство. В то время как судьба отвернулась от римлян и за бесконечными победами и триумфами пришли бедствия и унижение рабства – сами они как будто не хотели, будучи порабощенными, жить так же и среди того же величия, которым блистали, когда они сами порабощали варваров. А потому изменился вместе с фортуной и способ строить и жить, и один был столь же далек от другого, как рабство от свободы; и стал он похож на их собственное несчастье – безыскусный, неровный и грубый. И кажется, что люди того времени, вместе с империей потеряв остроту ума и былые умения, дошли до такого невежества, что не умели даже обжигать кирпичи, не говоря уже о декоративных элементах; они стали разбирать на кирпичи древние постройки и, разрубая мрамор на мелкие кусочки, делали стены из полученной смеси, как сегодня видно по так называемой башне Милиций. Долгое время пребывали они в этом невежестве, которое видно во всех их произведениях, и кажется, что не только по Италии прошла эта жестокая и безжалостная буря войны и разрушения, но что она распространилась и на Грецию, где ранее было столько изобретателей и мастеров любых искусств, а в тот момент зарождались ужасные и не имеющие никакой ценности живопись и скульптура. В архитектуре начала распространяться немецкая манера; она была, как это можно видеть и сегодня в их орнаментах, крайне далека от прекрасной манеры древних, которые, кроме умения выстроить здание, способны были снабдить его прекрасными карнизами, фризами и архитравами, колоннами и капителями, а также любыми другими декоративными элементами в самой совершенной и красивейшей манере. А немцы, у которых и до сих пор манера зачастую весьма груба, часто вместо украшения вырезают грубо какую-нибудь кривую фигуру в качестве консоли, поддерживающей балку: странных животных и людей, а также ни на что не похожие листья. У существования такой архитектуры есть свои резоны, ведь она рождалась из несрубленных деревьев, которые, если согнуть им ветви и связать вместе, формируют заостренную акру. Но хоть такое происхождение и достойно некоторого уважения, все-таки здания их непрочны, потому что хижины из связанных бревен, расставленных как колонны и снабженных перекрытиями, как пишет Витрувий о начале дорического ордена, были бы гораздо крепче, чем остроконечные арки с двумя центрами; а еще более выдерживает полукруг, который в каждой своей линии ведет к одному только центру. Кроме слабости конструкции, острая арка не несет изящества для взора, которому нравится совершенство круга, и не случайно природа не ищет других форм. Однако не нужно много говорить о римской архитектуре ни для того, чтобы сравнить ее с архитектурой варваров, потому что разница слишком очевидна, ни для того, чтобы описать ее внутреннюю организацию, потому что это уже великолепно сделал Витрувий. Достаточно знать, что здания Рима до времен самых последних императоров выстраивались с прекрасным пониманием законов архитектуры и совпадали в этом с наиболее древними, а потому не возникает никаких трудностей с тем, чтобы отличить их ни от выстроенных во времена готов и в последующие эпохи, потому что они представляют собой полные противоположности, ни от наших современных, которые выделяются уже хотя бы своей вполне заметной новизной.

Таким образом, разъяснив, какие древние здания Рима мы хотим показать и как их легко отличить от прочих, остается рассказать о способе, которым мы их замеряли и изображали, чтобы те, кто будет изучать архитектуру, умели выполнять и то, и другое. Кроме того, они должны знать, что мы в нашей работе руководствовались не волей случая и не одним опытом, а твердым знанием. И поскольку я еще ни разу не видел у древних ни описаний, ни ссылок на описания того, как производить замеры при помощи магнитного компаса, который мы используем, я думаю, что это изобретение более позднее, но мне кажется необходимым обучить обращению с ним. Для этого нужно соорудить круглый плоский инструмент, похожий на астролябию, диаметром в две пяди, или как будет удобнее. Окружность этого инструмента разделим на восемь равных частей, и каждой присвоим имя одного из восьми ветров, затем разделим их на тридцать две более мелких части, которые мы назовем градусами. От градуса трамонтаны, северного ветра, проведем прямую линию через центр инструмента до ободка, и это будет первый градус южного ветра, – остро. Таким же образом проведем через центр другую линию, которая, проходя через центр, пересечет линию трамонтаны и остро и на краю ободка отметит первый градус леванте (востока), а с другой