— Нет, сеньор, — бокаро.

— Вон что — бокаро… Хм… — Клейн дернул бровями. — Не знал. Это меняет дело. У нас мир с бокаро.

— Мир с бокаро — у ВАС? с каких пор? — Ана-Мария немного опешила.

— Уже давно. Отдай ей «троупер». Адьос, сеньорита.

— До встречи, Марсель.

И они ушли, впопыхах забыв на тумбочке несколько мятых сотенных купюр; еще пару таких бумажек Аник «забыл» в кармане Марсель — да так ловко, что она и не заметила. Но окровавленные брюки они унесли с собой.

Дорогой они молчали, но где-то на середине пути Клейна прорвало:

— Разведчик хренов…

— Знаешь, — невинным голосом ответил Аник, — я с ней не спал, чтобы узнать, какая у нее татуировка — бокаро или амаконас… и в щелочку не подглядывал, пока она переодевалась.

— Следопыт Кожаный Чулок, — гудел Клейн себе под нос, — Зоркий Сокол, твою мать… Студенточка, смугляночка — ага, и с пушкой…

— Ты тоже молодец — что ты бросился на нее?

— Сам говоришь — привычка… она наметилась стрелять в Марсель.

— Как ты-то не выстрелил…

— Вот и я удивляюсь. Наверное, подумал: «Ну, хлопну я ее, а что потом?»

— Это верно… Как рука — ничего?

— Заживает уже.

Две ампулы из аптечки Аника здорово подхлестнули в Клейне процессы регенерации, и без того довольно быстрые у воплощенных; не окажись у Аника аптечки — впрочем, у него карманы всегда набиты предметами первой необходимости, — он бы промаялся с рукой до завтра. А так — глядишь, к полуночи и затянется. Клейн за какой-нибудь час сильно осунулся; в первую очередь восстанавливалась потерянная кровь, а раньше того — объем крови, для чего организм спешно гнал в кровеносное русло всю не слишком нужную жидкость из тканей. Неповрежденной рукой Клейн опрокинул в себя несколько банок тоника — жаль, напиток без соли.

— Что это? гнильем пахнет…

— А ты забыл про мышку?

— Разрядилась, бедная…

«Прокол, — думал Аник, — прокол капитальнейший… Достанется нам от шефа. Но кто мог знать?! из какого она племени — в документах не указано. Ана-Мария Тойя — возраст, подданство, все. Студентка нефтехимического коллежа. Ну даже если бы я выяснил, что она алуче… а что алуче четыре племени, это есть лишь в справочниках, мелким шрифтом. И не все алуче боевые; надо знать район и с кем район враждует — с правительством, с наркосиндикатом или с землевладельцами… Нет, моя совесть чиста. Я и в компьютер „имми“ проник, чтобы собрать о ней сведения — ни слова об алуче, одно участие в запрещенном студенческом движении… Одно кстати — за пальбой Марсель в дом без мыла проскочила. Это хорошо. Все остальное плохо».

Уже почти у дома Аник еще раз включил радар на поиск объекта Радио-3. Дисплей быстро выдал результат локации: «Объект в секторе север-восток-восток на отметке 68 градусов, дистанция около 18 километров».

Объектом Радио-3 были часы Аника. Раз в секунду они подавали сигнал, позволявший их запеленговать; перемещая радар, легко было вычислить, где находится объект, а дисплей показывал положение его на карте.

Пока часы на руке Марсель, найти ее будет несложно. Плохо, если она снимет их и забудет надеть; правда, локатор улавливал пульсацию заряда Марсель, но на дистанции десяти — двенадцати километров бледное свечение заряда терялось в океане радиопомех — у нее очень слабый заряд.

Где-то внутри пульта на пленку ложилась запись разговоров в квартире Долорес.

Марсель оставалось жить чуть меньше пятидесяти четырех часов.

* * *

Ана-Мария набрала в таз теплой воды, зажала под мышкой большую губку и вышла в прихожую — надо смыть кровь; после можно подумать, как заделать следы пуль в дверном косяке и в стене над тумбочкой.

Вышла — и остановилась.

Кровь выглядела очень странно.

Ана-Мария видела много крови. Обычно кровь через три, может, через пять минут начинает свертываться, понемногу становясь студенистой, а потом высыхает.

Эта кровь вела себя иначе. Она УЖЕ высохла так, будто оставалась на полу неделю-две — от крови остались тонкие, мелко растрескавшиеся темно-бурые корочки. Поскрести, подмести — вовсе ничего не будет.

И крови стало меньше — она словно таяла или испарялась. Или обесцвечивалась — неясно, что с ней происходило, но кровь исчезала, исчезала почти на глазах с еле слышным сухим потрескиванием.

Ана-Мария поставила таз, присела на корточки у стены; она не сразу осознала, что покусывает край пахнущей пенным гелем губки.

Она уже слышала однажды про быстро сохнущую кровь, исчезающую кровь.

* * *

Десять лет тому назад.

По ту сторону океана. Почти на краю света.

Департамент Чикуаман, район Рио-Амарго.

Деревня Монтеассоно.

То, что здесь происходит, поздней будет названо «Резней в Монтеассоно», и Ана-Мария, повзрослев, отметит родную деревню на карте крестом с траурной датой.

Но Монтеассоно так далеко от столицы, от центра департамента, от редакций газет, от радиостанций и телестудий, что случившееся здесь станет известно миру лишь через пару недель.

Впрочем, одна радиостанция в этот день работает. Радист передает приказ полковника Оливейра.

«Дон Антонио приказал — залить этот муравейник огнем. Смотрите, чтобы никто не удрал».

«Где вертолеты?!. Мне не хватает людей оцепить деревню! — злится командир терминадос, — индейцы просачиваются через цепь! поторопи вертушки, пусть прочешут все кругом!»

«Они заблудились над лесом».

«Идиоты! что они, сверху дыма не видят?!»

В деревне продолжается автоматная стрельба. Воплей уже не слышно. Люди дона Антонио работают умело, уверенно, не суетясь. Делается это так: ногой выбиваешь дверь, прошиваешь очередью все живое и те места, где можно спрятаться, для гарантии можно еще бросить гранату. Следом шагают двое с ранцевыми огнеметами, метят хижины шипящими струями пламени, оставляя за собой треск пожара. Последним, приплясывая, идет отрядный полудурок Чико — он обеими руками придерживает на голове «шарп», как индианка — корзину с бельем; из динамиков рвется «Кисс ми гудбай» в исполнении Челентано. Чико блаженно жмурится от бьющей в голову музыки, он счастлив.

«Эй, смотри, убегает!»

С пояса, не целясь, стрелок бьет по мечущейся фигурке.

«Эх, мимо…»

«Маз-зила», — широко улыбается огнеметчик и достает мальчонку струей; он не видит, как из окна, завешенного циновкой, выдвигается ствол дробовика.

«Мануэль, сзади!» — визжит Чико.

Поздно — ранец лопается, огнеметчика охватывает пламя.

«Командир, Мануэль сгорел».