Одиннадцатый класс – это год предвступительной лихорадки. Дети бегают по подготовительным курсам и по школе за учителями. С умоляющими глазами. Всем нужны хорошие аттестаты.

Общение между друзьями сокращается до минимума. Если оно и есть – то только споры, чей выбранный институт лучше, и есть ли смысл подавать документы сразу в три. На авось.

Я же получила от родителей сюрприз, который потушил панику и успокоил нервы. Мне не придется проходить трясучку поступления в вуз. Сразу после выпускных экзаменов наша семья уезжает из Москвы. Отец получил назначение в командировку на несколько лет в очень далекую страну. И меня решили взять с собой.

Помню вечер, когда папа поздно пришел с работы и обсуждал с мамой на кухне сложившуюся ситуацию. Родители решили, что я слишком мала, чтобы остаться на попечение бабушки. Да и институт никуда не убежит. В новой стране ведь не сплошные джунгли. Наверняка есть университеты, институты. Можно начать учиться и там. А потом, по возвращении, перевестись в московский вуз.

Вот все и сложилось хорошо. И уже в середине июня, когда заветный аттестат был получен, мы всей семьей стояли в очереди к пограничникам на паспортном контроле Шереметьево-2.

В толпе провожающих выделялись лица бабушки и Оли. Они махали нам руками, желали хорошо долететь и просили писать.

Я действительно писала Оле. Мне было чем поделиться. И новый университет, где я, как пенек с ушами, сидела на лекциях, не понимая ни бельмеса. Где всем курсом ходили на футбол, болеть за любимую команду. Где забастовки преподавателей были самым обычным и любимым делом. А как только они заканчивались, то мы, студенты, начинали свои. Но от Оли не было ни одного письма. А мне же так интересно было, как у нее прошли вступительные экзамены во ВГИК и как идет учеба!

Через год мы прилетели домой в отпуск. Я шла по городу и не узнавала запахи, не узнавала краски. Яркие голубые цветки цикория, шелестящие клены. Этот город был красивее, чем я запомнила. Правда, впечатление от возвращения на Родину подпортило гадкое самочувствие: где-то на пересадке в транзитном аэропорту я подхватила вирус или съела что-то не то. Настолько не то, что прямо из аэропорта меня увезли на карантин в больницу с высокой температурой, расстройством желудка и рвотой. В общем, со всеми симптомами опасного инфекционного заболевания. Но обошлось. Анализы показали мою безопасность для общества, и родители через пару дней забрали меня домой. Страшно похудевшую, с синяками на руках от инъекций и до одури пугающуюся слова «клизма».

Первое, что я сделала, очутившись в Люберцах, – это поплелась к Пингвинкиной. Звонила, стучала. Но никого не было дома.

Вечером, собрав в мешок целый ворох подарков и сувениров, я предприняла вторую попытку. Увидев светящиеся окна, несмотря на слабость, вихрем взлетела на нужный этаж и долго жала на кнопку звонка. Но радостная трель вызвала не мою любимую подругу, и даже не ее родителей. На пороге стояла незнакомая средних лет женщина в велюровом халате. Сзади подошел лысоватый мужчина в трениках.

– Здравствуйте! А Олю можно? А Татьяну Николаевну?

Женщина сначала недоуменно поморщилась, потом вопросительно взглянула на мужа.

– Так это прежние жильцы, наверное. Они давно здесь не живут. Съехали. Мы уже тут полгода как. Куда съехали? Да понятия не имеем. Мы их и в глаза не видели. Менялись по цепочке.

Я, ошарашенная и еще не пришедшая в себя после больницы, вышла из подъезда и побрела через двор. Перед глазами все плыло, и в голове стучали молоточки.

На разбитой детской площадке сидела компания с пивом и с детскими колясками. Лица девушек мне показались смутно знакомыми. Я им тоже.

– О, Зотова! Иди к нам! Пивка глотнешь?

Кое-как сфокусировав взгляд и порывшись в памяти, я опознала двух дамочек – тех самых, кого била Пингвинкина в школьной раздевалке в мой первый учебный день. Дронову и Хотькову. Может, они что-то знают о судьбе моей подруги и ее семьи?

– Привет! Не знаете, случайно, куда Ольга Пингвинкина делась? Сейчас заходила – в квартире уже другие люди живут.

Пьяненькая компания уставилась на меня во все глаза.

– Ты че? С луны свалилась? Не знаешь?

– Не знаю. Меня в городе долго не было. Только сегодня в обед вернулась. Так что случилось-то? – Сердце уже испуганно и редко стучало где-то в животе. Во рту разливался привкус ожидания страшных известий.

– Что случилось? Посадили твою Пингвинкину. Нарвалась все же. Сколько веревочке ни виться… На зоне теперь небось звезда тюремной самодеятельности. Киноактриса, – злорадно высказалась сидевшая с краю сильно накрашенная брюнетка.

В одной из колясок заворошился младенец и заверещал, как поросенок.

– Вот зараза! Проснулась опять! – жертва Пингвинкиной, накрашенная так же ярко, как и остальные, подскочила к ребенку и начала с остервенением трясти подержанную коляску.

– Как посадили? Да вы чего? За что? – Молоточки в голове уже застучали в полную силу, и ноги подкосились.

– Вот так и посадили. Как сажают? По решению суда. Вроде, говорят, на вступительных экзаменах в театралку ее какой-то профессор валить стал, двойку поставил. У Пингвинкиной кукушка слетела – она и дала профессору в торец. Прям при всех. Нос сломала, очки разбила. Профессор оказался принципиальный, дал делу ход. Еще всплыло то, что на учете в милиции Оля раньше состояла. Ну вот и влепили три года, кажется.

– Ты садись! – брюнетка приветливо похлопала по свободному месту на деревянной лавке.

– Да заткнись ты! Достала уже! – вдруг сорвалась на крик качающая коляску.

Я на всякий случай заткнулась, развернулась и приготовилась бежать куда глаза глядят.

– Зотова! Да стой ты! Не тебе! Доча орет четвертые сутки. Газы. А педиатр какую-то ерунду выписывает. Ща, подожди, успокоится, и договорим.

– Твоя дочка? – я кивнула на ребенка. – Когда же ты успела родить?

– Когда? Так мы ж на год раньше вас выпустились. Все, как у людей. Знаешь, какая свадьба была? И выкуп, и машины, и голуби. И к Вечному огню ездили. И банкет на пятьдесят человек в кафе «У Александра». Два дня гуляли!

Подруги «новобрачной» оживились. Видимо, событие было действительно ярким. С темы про Олю свернули на воспоминания про традиционную драку, перебитую мебель и жесткий отказ кафе отпустить молодых, пока не компенсируют весь ущерб.

Я попыталась вернуть разговор в нужное мне русло. Все же судьба Оли меня интересовала больше, чем горевшая фата невесты и голуби, обгадившие нарядную родню со стороны жениха.

– А родители Пингвинкиной?

Дамы немного притормозили со свадебными воспоминаниями и снова уставились на меня.

– А что родители? Что-то не видно их давно в подъезде. И в садике нормально кормить стали. Да сама говоришь, что хату сменяли и уехали. Наверное, соседям в глаза стыдно было смотреть. Ведь как хвастались-то раньше – «Мосфильм», роли, съемки, фильм выйдет в прокат, поедет на кинофестивали. А вот и кинофестиваль тебе случился. За колючкой и в полосатой робе.