лейтенанта Рипли, женщины трудной судьбы.

Да это, собственно, что — у довольно популярного британского фантаста Чайна Мьевиля есть хороший роман «Вокзал потерянных снов».

Возлюбленная главного героя по имени Лин — нечеловеческой расы. Она — жук, вернее, представительница особого народа хепри. Работает скульптором, потому что умеет из своей вязкой слюны создавать скульптуры. И ничего, живут как-то: «В сложно устроенных глазах Лин виднелись отблески света. Сяжки на голове подрагивали. Она взяла половинку помидора и вцепилась в нее челюстями. Затем опустила руки, а внутренние части ротового аппарата принялись пережевывать пищу, удерживаемую внешними челюстями.

Айзек смотрел, как огромный радужный жук-скарабей, который был головой его возлюбленной, поглощает свой завтрак.

Он проследил за глотком, увидел, как вздрагивает гортань в том месте, где бледное насекомое брюшко плавно переходит в человечью шею… хотя ей вряд ли понравилось бы такое описание. „У людей тела, руки, ноги от хепри, — сказала она однажды, — а голова — от бритого гиббона“.

Он улыбнулся и, подняв перед собой кусок жареной свинины, захватил его языком и вытер засаленные пальцы о стол. Она покачала сяжками в его сторону и знаками сказала: „Чудовище ты моё“».

Впрочем, британский писатель понаписал в своём романе такого, что кадр из мультфильма Миядзаки покажется простым, а герои — обыденными.

Но и читатель не особо печалится, когда читает о любви с жуком: «Айзек нежно притянул её к себе, повалил на кровать. Он поцеловал теплую красную кожу. Лин перевернулась в его объятиях. Она оперлась на согнутую в локте руку, и он увидел, как темно-рубиновый панцирь медленно открывается, а сяжки разворачиваются в стороны. Полностью расправленные половинки её головных покровов подрагивали. Из-под их сени она выпростала прелестные и бесполезные жучиные крылышки.

Она мягко притянула к ним его руку, предлагая погладить эти хрупкие, совершенно беззащитные крылья, что у хепри считается выражением высшего доверия и любви.

Воздух между ними накалился. В штанах у Айзека зашевелилось.

Он провел пальцами по ветвистым прожилкам её трепещущих крыльев, глядя, как падающий на них свет отражается перламутровыми бликами. Другой рукой он подобрал юбку, и его пальцы скользнули вверх по ее бедру. От этого прикосновения ноги ее раздвинулись, а затем сдвинулись вновь, поймав его руку в ловушку. Он начал нашептывать ей непристойные и нежные слова».

Все ко всему привыкают — и читатель в какой-то момент привыкает. Он привыкает ко всему, как собака, совершающая акт любви с ботинком. Всем хочется любви, даже если их нашёптывает механический голос. Любви, что находится внутри, а не вовне человека, вообще нет преград.

Люди нынче могут влюбляться в изображение на экране компьютера, неделями разговаривать с бездушной машиной и даже переводить ей деньги. Какой там тест Тьюринга, некоторые обедают, усадив перед собой за стол резиновую женщину.

Мир причудлив и разнообразен, а жить с жуком — может, и не так страшно.

Я со своей живу пятнадцать лет, — думает читатель, — и ничего.

А если бы на свадьбе убил — давно бы вышел.

06.06.2016

​Зверь под ногами (о чужих)

Любовь пройдет, обманет страсть. Но лишена обмана Волшебная структура таракана.

Николай Олейников. «Служение науке».

Речь не о змеях и крокодилах.

Как и в природе массовым героем русской поэзии и прозы стало существо, которое Даль определял как «хрущатое насекомое, которое водится в избах», присовокупляя к этому поговорку «Ложь на тараканьих ножках ходит». Следы таракана можно найти на любых страницах (ложный каламбур) — в Индонезии существует даже порт Таракан с нефтепромыслами и развитым рыболовством.

В России его зовут пруссаком, а в Немеции — русским.

Когда тараканы пропали (такое случилось не так давно), горожане встревожились.

Избавление от врага должно происходить только после жертвы.

И чем сильнее и многочисленнее враг, тем жертва должна быть весомее. А если она не принесена раньше, значит, что она просто отсрочена.

Или, может, тараканы почуяли что-то страшное.

Но нет, говорят, это было не исчезновение, а временное отступление перед новыми препаратами.

Это цикл жизни кочевника — до изобретения новой отравы.

Всё вернулось. Таракан по-прежнему с нами. Вот он — побежал, шевеля своими тараканьими усищами, что хорошо рифмуются со словом «голенища».

Благодаря Гоголю, который связал тараканов с черносливом, то есть с едой, насекомое существо отправилось в путь — рука об руку с великой русской литературой. Персонаж Достоевского носился по чужой гостиной и бормотал стихи собственного сочинения:

Жил на свете таракан,

Таракан от детства,

И потом попал в стакан,

Полный мухоедства…

Место занял таракан,

Мухи возроптали.

«Полон очень наш стакан», —

К Юпитеру закричали.

Но пока у них шёл крик,

Подошёл Никифор,

Бла-го-роднейший старик…[77]

Под тараканий шорох времён менялись герои в русской литературе.

Тараканов было много, они спутник и писателя, и читателя, в половине текстов о безвольном застойном времени тараканы играют в салочки на кухне, с грохотом бегая по мятой бумаге.

По-настоящему в беллетристике они появились в описаниях гражданской войны. Просто в то время встречи этого насекомого с русской интеллигенцией участились несказанно. Раньше говорить о них было дурным тоном. А теперь булгаковский генерал бормочет:

«— В общем, сумерки, ваше высокопревосходительство, как в кухне.

Главнокомандующий ему отвечает:

— Я вас не понимаю, что вы говорите?»

Тот объясняет: «Да в детстве это было, в кухню раз вошел в сумерки — тараканы на плите. Я зажег спичку, чирк, а они и побежали. Спичка возьми и погасни. Слышу, они лапками — шур-шур, мур-мур. И у нас тоже — мгла и шуршание. Смотрю и думаю: куда бегут? Как тараканы, в ведро. С кухонного стола — бух!..»[78]

В конце Хлудов говорит: «Я не таракан, в ведре плавать не стану». А вокруг него уже кипит жизнь под вывесками: «Sensation a Constantinople! Courses des cafards! Races of cockroaches!»

Это жизнь под крик: «Тараканы бегут по открытой доске, с бумажными наездниками! Тараканы живут в опечатанном ящике под наблюдением профессора энтомологии Казанского императорского университета, еле спасшегося от рук большевиков!»… И там, как Судьба в нашей жизни, появляется какая-то Фигура и произносит: «Жульничество! Артурка пивом споил Янычара!». Артур же в отчаянии кричит: «Где вы видели когда-либо пьяного таракана?»[79]

Многие граждане видели — и действительно, прикармливали тараканов отравленным пивом.

Есть куда менее известный текст с тараканьими бегами, где усатое домашнее зверьё