Риме. Она тоже пахла вкусно.

Роберт несмело улыбнулся. Поймал полный благодарности взгляд Беаты. Он не будет сейчас никак на неё давить. Она его не гонит. Уже хорошо.

К шестнадцатому января — годовщине гибели отца и сына Зимовских Роберт готовился. Проконсультировался с Виталием и Боженой. Поговорил с Александром. Придётся пройти и через эту дату. И проходить каждый год. Всю оставшуюся жизнь.

За то, чтобы быть рядом с женщиной, ставшей для него воздухом и смыслом, Роберт был на это готов.

Спасибо Зимовскому, буквально заслонившему собой Беату от снова набежавших, как мухи на мед, журналистов. Беата даже поехала на кладбище. Божена сказала, что нельзя бегать от мест и событий. Если есть силы. Но и насиловать себя не стоит.

На этот раз Роберт поехал с ней. Встал на дальней дорожке. Мимо проходил сторож. Снял издали шляпу.

Беата пошла к могилам с Алексом. Вернулась через пять минут. Бледная. С прямой от напряжения спиной. Прислонилась к Роберту. — Спасибо, — прошептала ему куда-то в отворот шинели.

Глава 69

69. После студенческих каникул Беата рискнула и вышла на работу. Причина у такой смелости оказалась парадоксальной. Александр предложил ей провести неделю под присмотром врачей в том самом пансионате, где жила свекровь.

В Беате проснулся дух противоречия. Ну уж нет! Она так радовалась, что не сошла с ума после гибели родных, когда посетила свекровь. И теперь сама своими руками превращает себя в немощную и вечно печальную старуху. Такая аналогия что-то сдвинула в сознании.

Утром следующего дня она записалась к парикмахеру. И попросила Ирму сходить с ней по магазинам. Прошлогодние вещи теперь даже пахли неправильно.

Роберта она просить постеснялась. Смотреть на себя без одежды она ему не позволяла. Да и близости между ними не было с последнего дня октября. Чудовищно долго. Поверить, что блестящий мужчина может испытывать влечение к ней вот такой, Беата не могла.

Мысль, что за это время у него вполне могла быть другая женщина, делала больно почти физически. Но Беата себя останавливала. Ведь ничего из того, что она успевала себе надумать про Тухольского почти за год, не оказывались правдой.

У парикмахера обнаружилось, что у неё половина головы — седая. Мастер предложила стрижку чуть короче, чем Беата привыкла. И покрасить в её природный холодный блонд. Пока стригли, Беата надумала ещё и маникюр с нюдовым покрытием. Позволила себе и неброский дизайн.

Обновлённая и странно отдохнувшая, она появилась в торговой галерее. Ирма её не сразу узнала.

Войцеховская — яркая брюнетка с красной помадой на губах. Зимовская — холодная блондинка с голубыми, как весеннее небо, глазами. На них сворачивали шеи мужчины. Они уселись выпить кофе.

— Это на тебя смотрят! — шептала подруге Ирма. — Нет, на тебя. — Ко мне, не поверишь, ни разу ни один мужчина не подходил знакомиться. Будто у меня на лбу огромными буквами написано: "У меня муж и четверо детей!" — смеялась Ирма. — А как же Марк? — А Марк просто взял меня приступом. После того, как я на него кофе вылила. Банально. Прямо на форменные штаны, — махнула рукой брюнетка.

- Я тут про седину хотела спросить, — начала Беата. — Ты про Роберта хочешь узнать? — догадалась Войцеховская. — Да. Ему сорок только в ноябре. А виски седые. — А его не спрашивала? Хотя он придумает отмазку какую-нибудь. Марк никогда не рассказывает о внештатных ситуациях на борту. Я потом из сводок только узнаю. Что он три раза на полосу при пустом баке заходил. Или ещё что-то в этом духе. Мне рассказывает, как у них баскетболисты летели сидя на полу, потому что не помещались в кресла. У нас у каждого вагон таких историй. Вот однажды у меня на рейсе должны были лететь альпинисты. У них снаряжение весит кошмар сколько. Им когда на регистрации посчитали перевес, они чуть не плакали. Так девочки на стойке регистрации придумали, как их спасти. Самих же пассажиров никто не взвешивает. Так они надели всё на себя. Ботинки эти тяжёлые, куртки все. И так пошли на посадку. Как космонавты. Весь аэропорт сбежался смотреть. А в порту прилёта в этот день было плюс двадцать семь. Так мы им весь полет упаковывали вещи в мусорные мешки, чтобы донести в руках. Смеялись все. Пассажиры помогали. Весело летели, короче.

— Так это была внештатная ситуация? — М-да, тебя байками с пути не собьешь. Ладно. Если коротко, это была посадка в Амстердаме. Их заставили пропустить британский медицинский борт. Потом заходил русский Ил. Пришлось уйти на второй круг. Погода быстро испортилась. Там с моря циклоны приходят с сильным боковым ветром. В принципе, они должны были уйти на запасной. Потому что у второго пилота допуска не было на такие минимумы. А у них бак почти пустой. Роберт сажал. Жёстко. На борту было шестнадцать детей, четверо — до двух лет. А это был его третий рейс командиром. Никто не пострадал в салоне.

Глава 70

70.

Утром в воскресенье Беата тихо спустилась вниз. Роберт спал в гостиной на диване. Лёжа на спине. Рука за головой. Прилетел ночным из Лондона.

Беата посмотрела на него с нежностью. Вырос Робин-бобин. Стал сильным. Выковался характером во всех ситуациях своей жизни. В нищем детстве и трудной голодной юности. В опасной профессии. Вот теперь ещё и тащит на себе всё, что связано с ней. Ни слова, ни упрёка.

Беата подошла. Присела рядом. Роберт не пошевелился. Жалко его будить. В следующий рейс ему только поздно вечером. Она осторожно прилегла рядом на краешек. Вытянулась вдоль его тела. Уткнулась лбом в ему в плечо.

Как же она любила запах этого мужчины! Какой-то ледяной гель для душа. И средство после бритья. Видимо, она сопела ему плечо вполне чувствительно. Тяжёлая рука опустилась сверху. Подгребла под бок. Беата обвила его обеими руками. Роберт завозился. Притянул её ещё ближе. Задышал в волосы.

— Ммм, Жабка, я не сплю? Это правда ты? — Роберт втянул носом запах её волос. — А если спишь? — игриво ответила Беата куда-то в район ключиц. — Значит, я не хочу просыпаться. Снись мне ещё. — Хорошо, буду сниться — лёгкие поцелуи стали двигаться от шеи к груди. — Бетя, — его ладони в её волосах. — Спи ещё, не мешай мне тебе сниться, — а поцелуи уже с груди спускаются ниже.

Она дорвалась до него. До каждого сантиметра кожи, вспыхивающей от её касаний. До каждого его стона. До свиста воздуха сквозь сцепленные зубы.

Горела, плавилась, растекалась. И