к родителям в этот день она снова не попадает. Сегодня к Збышу и Леславу.

Она пыталась вспомнить, когда была там последний раз. Выходило, что второго мая. А до этого тридцатого апреля. А до этого двадцать седьмого. И так каждые два-три дня. До второго мая. Ещё точнее, до её дня рождения. До дня, когда позвонил Роберт.

Шесть месяцев прошло. Так много, казалось бы. Потому что они были напонены эмоциями и событиями. И так мало.

Сегодня нужно было подумать о том, о чем думать категорически не хотелось. Кем она была год назад? Счастливой женой известного дипломата, мамой чемпиона и перспективного студента.

Год назад они говорили со Збигневом о внуках. А сейчас….

Сейчас она думала, каким бы отцом был Роберт. А ещё чувствовала себя разбитой и опустошенной.

"Моя железо-бетонная девочка". Так говаривал Збигнев. Когда она очередной раз преодолевала очередные трудности."Жабка, девочка, принцесса". Роберт называл её так. Но не говорил ничего больше, чем эти слова.

Впервые Беата позволила себе сравнить Збигнева и Роберта. До этого дня ей не приходило в голову это сделать.

Жизнь делилась невидимыми стенами на три части. До Збигнева с Робертом, со Збигневом без Роберта, после Збигнева с Робертом. Три разные жизни. Будто не одна Беата их прожила. А три совершенно разные женщины.

Ещё год назад у её жизни были итоги и результаты. Пройденный путь. Опыт. У нынешней жизни итогов не было. Открытые вопросы без ответов.

Зажав себя в кулак, Беата оделась. Пальто, зонт, сапоги. Прохладно уже. Перчатки, шляпка. Потом зайдёт в костёл. Вызвала такси. Машина пришла быстро.

Можно было бы договориться с Алексом и поехать вместе. Беата отказалась. Ей не хотелось ни с кем делить этот момент. Уж тем более с Робертом. Тот тоже предлагал отвезти её. Но после её однозначного и быстрого отказа взял себе рейс в Мюнхен. Вот и ладно. Этот путь только её. Есть вещи, которые человек должен пройти один. Без страховки.

Беата не заметила, как доехала. Престижное кладбище. Фамильный участок. Как же люди держатся за внешние проявления. Удивительно! Как кладбище может быть престижных местом? Но здесь это очень чувствовалось. Не то, что в Гданьске, где покоились её родители. Или в Москве, где могилы бабушки и дедушки.

Она купила три лампадки и цветы. Белые хризантемы. Проверила зажигалку в кармане. Её сунул, уходя, Роберт. Странно, ведь Тухольский не курил. Пошла вглубь по засыпанной жёлтыми листьями аллее. Тускло ноябрьское солнце силилось пробиться сквозь тучи.

Живот скручивало от страха. Ей не было так страшно даже на похоронах. Может быть действовала какая-то психологическая анастезия. Сейчас её действие закончилось. Несмело шагая, приближалась к могилам.

Первый — пан Анджей. Потом Леслав. Последний — Збигнев. — Здравствуй, сыночек, — упала она как подкошенная на каменную цветочницу. Дыхание сбилось. — Привет, родной, — потянулась ладонью к буквам на памятнике мужу.

Никаких портретов на камне. Только золотые надписи на чёрном граните. Всё в едином стиле. Строго и дорого.

И даты. Очень страшно. Когда непроизвольно начинаешь считать в уме.

Збигневу в октябре исполнилось бы пятьдесят четыре. Разве это возраст для мужчины? Высокий, подтянутый, улыбчивый. На него оборачивались женщины всех стран и континентов.

На цифры на могиле сына смотреть было невозможно. Почти двадцать было бы сейчас. Уже женился бы на своей Ксении. Был бы счастлив. И она рядом с ним. Сплошное сослагательное наклонение.

Беату затерясло. Неверным руками она зажгла лампадки, опалив кончики пальцев зажигалкой. От боли стало, как ни странно, полегче. Расставила цветы. Поставила свечи.

Тянуло сесть не на стоящую рядом скамейку, а прямо на мраморный бордюр на могиле мужа. Она устроилась на камне. Прислонилась спиной к памятнику Збигневу, лбом — к памятнику сыну. Замерла. Застыла. Не чувствовала ни времени, ни холода.

Голова начала кружиться. Слабость накатила удушливой волной. Руки стали липкими. На лбу выступил холодный пот. Зубы застучали. Затошнило. Пульс стучал в висках, будто барабанная установка.

Чёрная воронка затягивала сознание. Пошевелиться не было ни сил, ни возможности. Попытка повернуть голову окончилась новым приступом боли и головокружением. Сознание уходило.

Глава 64

64.

Больше всего на свете Роберт ненавидел чувство беспомощности. Когда ничего не сделаешь. Можно только стоять рядом.

Сегодня даже стоять рядом с Беатой было нельзя. Она должна была поехать на кладбище к своей семье. К мужу и сыну.

Ревновать её к погибшим было очень глупо. Но Роберта скручивало в узел от мысли, что его Бетя была чужой женой. Родила ребёнка от другого мужчины.

Страшно было думать, через что она прошла, когда они погибли. Ужасно было понимать, что ещё ничего не закончилось. И бомба замедленного действия сейчас внутри Беаты. Когда рванет, не ясно.

Сегодня его не будет рядом. Так правильно. Это Тухольский понимал умом. Но душа была не на месте. Он уговаривал себя, что уж сегодня на каждом кладбище полно народу. Полиция дежурит. Ничего не может произойти. Внутри головы настойчиво скреблась тревога.

В Мюнхен он летал последние семь лет примерно в эти даты. Ранний утренний вылет. Обратно в семнадцать часов. Достаточно, чтобы сделать одно важное дело.

Из аэропорта не стал брать такси. Сел на автобус до Банхофф. Вышел у Центрального вокзала. Зашёл купить цветов. Дождался трамвай. Минут через двадцать был на месте. Здесь, несмотря на дату, было немноголюдно. Не то, что сейчас в Варшаве. Прошёл по чисто выметенной дорожке. Ему направо.

Рихард и Катарина Бауэр. Два белых камня рядом. С одной датой окончания жизни. Седьмое сентября одна тысяча девятьсот шестьдесят шестого. Ему, значит, было почти четыре.

— Мама, папа, я приехал, — сказал тихо. Положил маме цветы.

Достал из портфеля купленные ещё в Варшаве лампадки. Похлопал себя по карманам в поисках зажигалки. Вспомнил, что сунул свою в карман Беатиного пальто, когда уезжал вчера. Порылся в портфеле. Нашёл старую. Хмыкнул. Та самая, которой он давал прикурить Марине в Нью-Йорке. Надо будет выбросить.

Странно было приходить сюда к людям с другой фамилией и незнакомыми именами. Его родителей звали Филип и Мария Тухольские.

Место, где их похоронили под чужими именами, добыл ему Мицковский. Покопал архивы, которые вдруг стали потихоньку открывать. Всех подробностей об их жизни не нашёл. Это будет под грифом "секретно" ещё больше десяти лет. Ну ничего. Он подождёт. Пока было ясно только, что они были разведчиками-нелегалами. И погибли в автомобильной катастрофе. Вероятно, подстроенной.

Сейчас способы, которыми они с Беатой лишились родных, выглядели пугающе похожими. И тех, и других убили.