В 1933 году нацистское правительство создает сельскохозяйственную программу Reichsnдhrstand, автором и вдохновителем которой был Уолтер Дарре. Это была попытка помочь немецким фермерам, особенно мелким фермерским хозяйствам, реорганизовать сельскохозяйственный рынок, отрегулировать производство и установить фиксированные цены на продукцию. Дословный перевод немецкого названия программы, Reichsnдhrstand — «Reich Food Estate», не раскрывает всех целей нацистов. Reichsnдhrstand — всего лишь часть большого процесса, при помощи которого они пытались возвеличить страну и землю, кратко сформулированного во фразе «Blut und Boden» (кровь и земля). Подразумевающая под собой родство людей и земли, отвращение к индустриальной, городской жизни фраза также играет на чувстве «кровного родства» всего немецкого народа. Это, в свою очередь, предполагает недоверие к иностранцам и даже враждебное отношение к ним, особенно к евреям.

На самом деле, Reichsnдhrstand — попытка облагородить профессию фермера и вовлечь фермеров в планы государственного масштаба, и Борн признает это: хотя в Третьем рейхе фермеры преуспевали, как никогда раньше, скрытой целью партии было только лишь создать дополнительную поддержку режима. В конечном итоге, когда нацисты прочно закрепились у руля страны, Reichsnдhrstand стала еще одним инструментом для получения выгоды. Все производители сельхозпродуктов должны были участвовать в партийной жизни, в противном случае это считалось вызовом государственной системе. Дарре и его единомышленники полностью контролировали всех фермеров, и такие, как Борн, несогласные со многими аспектами идеологии нацистов, рисковали лишиться всех льгот, призванных помочь сельскому хозяйству.

Борн также упоминает закон о праве наследования (Erbhofgesetz), еще один важный свод законов, призванный помочь фермерам и удачно сочетавшийся с Reichsnдhrstand. Efbhofbauer — так назывался фермер или крестьянин, чьи владения отвечали требованиям Erbhof, что дословно переводится как «наследуемая земля». Как поясняет Борн, ферма должна была занимать определенную площадь, и у 55 % фермеров земли было достаточно. Землю нельзя было разделить, заложить или продать, она переходила по наследству к старшему сыну фермера. Таким образом, фермера удовлетворяли фиксированные цены, и он был уверен, что его земля останется в его семье. Несмотря на все полагающиеся фермеру права и привилегии, Дарре раскрыл истинные намерения нацистов в Веймаре в феврале 1935 года. «Каждому крестьянину должно быть понятно, что мы пишем законы не за красивые голубые глаза, а за работу, которую нужно сделать для Германии». Таким образом, Борн показывает, что все то, что изначально представлялось хорошей идеей, было обречено на провал с самого начала, ибо партия, как всегда, преследовала свои корыстные интересы.

Тем не менее большинство немцев такое положение дел устраивало, как и некоторые ранее введенные правила. Например, Борн признавал, что гитлерюгенд был создан с целью пропаганды идеалов и идей партии, тем не менее, верил, что приучать подрастающее поколение к труду и спорту необходимо. Трудовая норма, ставшая обязательной 26 июня 1935 года, была рассчитана на молодежь; независимо от пола и положения в обществе, нужно было 6 месяцев отработать на ферме, на строительной площадке или заняться любым другим трудом. В результате грани социальных классов были стерты, у каждого появлялся опыт, полезный для будущей жизни, как считал Борн. Это была хорошая идея. Но, как это всегда имело место в нацистском государстве, хорошая идея была извращена. Программа открывала широкие возможности подготовить молодежь к военной службе, пропагандировать идеи партии и муштровать будущих солдат, и эту возможность партия не упустила, что Борн находил отвратительным.

Читатель быстро поймет, что путешествие, описанное Борном в его воспоминаниях, сложно изобразить на карте. Обычно, указывая названия всех населенных пунктов, Борн не дает себе труда сделать набросок своего маршрута. Но до тех пор, пока читатель не сможет проследить за передвижениями Борна, он не поймет до конца, как физически тяжело ему пришлось и каким долгим оказалось путешествие.

Определить точно местонахождение Борна и следовать за ним — задача сложная по нескольким причинам. Во-первых, кроме нескольких исключений, Борн использует только первые буквы названий и имен. Причин он не объясняет. Возможно, он предполагает, что читатель (его брат, его семья) достаточно хорошо знаком с окружающей местностью и ее географией, и подробных объяснений не требуется. Возможно, по каким-то причинам осторожничает и пытается избежать узнавания мест и людей. Или таким образом он просто сокращает слова. В любом случае, читатель не смог бы узнать, о каких городах и селах идет речь, по первым буквам их названий — по крайней мере, без дополнительных источников.

Писательское мастерство Борна представляет собой другую проблему. Неправильно указанное время, иногда даже в рамках одного предложения, производит впечатление, что он путает прошлое с настоящим, поэтому проследить его маршрут становится еще сложнее. Вдобавок у Борна есть привычка опускать некоторые отрезки времени, что еще более утяжеляет чтение. Например, описывая свои мучительные перемещения из одного лагеря в другой, Борн не указывает, сколько времени провел в дороге, и читатель не может составить представление о расстоянии — то ли это 10 километров, то ли 100. Точно так же Борн, описывая какое-либо событие, происходящее в одном месте, быстро перескакивает (без каких-либо изменений в грамматических временах) на описание другого события, происходящего в совершенно другом месте. Читатель будет теряться в догадках, размышляя о том, как связаны эти события. Еще одна особенность —

Борн часто использует прилагательное bekannt (известный, знакомый) для описания своего местоположения. Иногда он использует это слово, чтобы подчеркнуть, что это место ему хорошо знакомо. Но временами говорит так, будто и читатель обязан его знать. Если читатель относится к старшему поколению, это еще логично, однако наш современник может быть поставлен в тупик и вряд ли догадается, о чем пишет Борн.

Существует и еще одна сложность, не касающаяся собственно рукописи Борна. Определить, о каких населенных пунктах пишет Борн непросто из-за обилия исторических и политических событий XX века. Описываемая в мемуарах Борна территория простирается с востока, от границ России, до запада, центральной Германии. После Второй мировой войны границы Германии и Польши были изменены. После вторжения Германии в Польшу в 1939 году (и последующего изгнания в 1945 году) исконно немецкая территория была разделена польскими и немецкими властями. Соответственно, названия сел и городов в округе были и польскими, и немецкими.

В результате этих изменений найти указанные Борном места на картах и в географических справочниках практически невозможно. Названия, от которых он оставляет лишь первую букву (по понятной причине мы считаем, что это немецкие названия), часто можно обнаружить только на польских картах 50-летней давности. Например, несложно догадаться, что Борн имеет в виду сегодняшний Фромборк в Польше, описывая город на северном побережье как «Ф.», несмотря на то, что Борн пишет о немецком названии города, Frauenburg. Но «С.» Борна на самом деле не может обозначать сегодняшний польский город Пила, известный автору как Schneidemuehl, а его «Н.» не связано с городом Вейхерово в северной Польше, известном Борну как Нойштадт. Определить места, указанные Борном, частично удалось при помощи немецких карт времен Второй мировой войны и справочников Библиотеки Конгресса.