А дабы добить тех, кто до сих пор сомневался и не веровал, оставалось заморочить всего одного человека. И уж это оказалось делом вовсе пустячным. Осемнадцатого июля в столицу доставили царицу Марию Федоровну, в иночестве Марфу. И та прилюдно признала в Дмитрии своего сына. Не могла не признать.

Все было разыграно гладко и ловко. Без сучка и задоринки. Смутная Россия получала наследного правителя, а тот, кто воспользовался его личиной, – власть и доступ к некоторым источникам Москвы. Владение этим богатством было куда весомее, нежели вся казна и простая мирская власть над людишками и их землей.

Вот только гордость и жадность требовали большего. Ему мечталось подмять все источники Москвы, коли уж он ее хозяин. Того же хотел и орден, в котором он теперь состоял. И хотя претензии ордена были подкреплены лишь фамильными легендами и весили пока не сильно много, но за ними стояла сила. А он был одиночкой, хоть и как нельзя близко подобравшимся к власти. Без ордена он не смог бы добиться того, что уже имел. Орден без него и его власти побоялся бы выступать против множества кланов, во владении которых находились источники Московии. Кланы, конечно, всяк сам по себе, но это пока жареным не запахло.

Орден и маг-царевич дополняли друг друга. И хотя Дмитрий сам состоял теперь в ордене, доверия между ним и братьями не было. Он оставался чужаком для них, хоть и был нужен. Они вызывали желание поскорее от них избавиться, хоть джинна и понимал, что это теперь невозможно. Во всяком случае, пока.

– Я помню, – повторил спокойнее. – Зачем пришел, рогатый?

– Завтра тебя венчают на царство. Я пришел лишь предупредить.

– Говори, – велел Дмитрий.

– Орден поддержит тебя, царевич. Но не думай, что если станешь царем, то сможешь отречься от ордена и от своих обязательств. Мы возлагаем на тебя большую надежду. Коли оправдаешь, орден будет владеть официально и по праву тем, чем должно. Не оправдаешь, хуже будет нам всем, но тебе в первую очередь.

– Все же ты пугаешь меня, – покачал головой Дмитрий. – Хочешь сказать, что орден меня накажет?

– Нет, царевич. Я не пугаю. И орден здесь ни при чем. Ты и сам теперь часть ордена. Только орден всегда в тени, а ты теперь на виду. И в мире людей на виду, и в мире тех, кто сквозь Пелену зрит. Орден тебя поддержит, только ты и сам держись.

Дмитрий отвернулся от рогатого гостя и глянул в зеркало.

– Я могу идти, царевич? – с нарочитой покорностью поинтересовался дейвона.

– Ступай, – не оборачиваясь, разрешил Дмитрий. – Твой царь отпускает тебя.

– Благодарю, царевич, – в голосе рогатого послышалась издевка.

Джинна снова вспыхнул от ярости. Поспешил взять себя в руки. Когда повернулся, в палате никого не было.

Орден сделал неверную ставку. Семнадцатого мая лета тысяча шестьсот шестого царь Дмитрий отправился в лучший мир, если таковой существует. В памяти народной он остался не царевичем Дмитрием и не царем Дмитрием Иоанновичем, а Лжедмитрием Первым.

Говорили, что под этим именем скрывался Гришка Отрепьев. Другие, подобно Видекинду, полагали, что под личиною царевича – итальянский или валашский монах. Впрочем, сам придворный историограф короля Карла Девятого, не решив, на кого больше похож сей монах-монарх, помянул тут же рядом с итальянской и еврейскую кровь. А иные мешали в жилы Лжедмитрию кровь короля Стефана Батория. Находились и такие, кто в самом деле верил, что царевич настоящий.

Версий было множество. Оно и понятно – царевич очутился на виду, а все, что видно, то и родит пересуды. Только правды в тех версиях имелось чуть. Всей правды о царевиче не знал никто, кроме ордена.

Вот только об ордене не ведали вовсе. Он, как и было обещано, остался в тени. Лишь разросся согласно договору, и в его состав вошли представители еще одной сферы, имеющие теперь права на бывшие владения Кучки. Ведь у «царевича Дмитрия», вопреки тому, что выяснили о нем историки, остались потомки.

Орден рос, а источники между тем принадлежали совершенно посторонним магам.

И забрать их никак не выходило...

* * *

Собутыльник, надзиратель, бармен и почти маг, в память о корнях носивший польское имя, а проще говоря – Тинек объявился на другой день. Володя как раз вновь смылся из родного вуза и направлялся к метро «Рязанский проспект». Станция «Выхино» торчала под носом, только спустись, но ему хотелось прогуляться.

Он шагал, погруженный в свои мысли. А думалось о разном. Об отце, про которого точно знал, что тот растерял все человеческое, но последние слова его заставляли ждать и надеяться. А вдруг все разъяснится? Вдруг все совсем не так? Хотя как можно верить на слово, если видел что-то своими глазами. В конечном итоге что-то решают только поступки, а слова – всего лишь слова.

Думалось о папе с мамой. Они всячески сдерживались, не лезли в его дела. Вообще не лезли. Да и позволять ему стали больше, чем когда бы то ни было. Почувствовали, что он повзрослел? Вряд ли. Да и не сказать, что он ощущал себя сильно повзрослевшим. Что тогда? Быть может, они просто боятся его потерять? Страшатся, что он взбрыкнет и уйдет навсегда. Благо, теперь у него есть подлинный отец.

От этой догадки возникла мысль, что он скотина и безжалостно пользуется тем, чем нельзя было пользоваться вовсе. Стало жалко папу с мамой. А следом начал жалеть и себя. Он потерял любимое дело и работу. Потерял отношения с родителями, замкнувшимися в себе. Интерес к учебе не потерял только потому, что его и не существовало. Но если прежде была хоть какая-то ответственность, то теперь ее не стало. А Ольга вчера заметила, что он потерял искренность в общении. Не обвинила, не сказала даже. Но косвенно задела тему, натолкнула на мысль.

Мысль была простой и страшной: он планомерно терял самого себя. От этой мысли бросало в пот. И ведь действительно теряет.

Мимо прошла бабулька с сумкой-тележкой, следом пробежала собака.

Теряет. А что взамен?

Сзади свистнули. Володя никогда не оборачивался на свист, безличные оклики и гудение клаксонов, считая, что тот, кому он нужен, может обратиться и по имени, но тут вдруг обернулся. Уж больно залихватским вышел этот посвист. И адресовался он Володе.

Тинек нагнал его в считаные секунды:

– Привет.

– Ты как здесь?

– Я же за тебя головой отвечаю, – белоснежно улыбнулся бармен. – Или ты забыл?

– Помню.

Володя снова зашагал вперед. Тинек пристроился рядом.

– Слушай, – нарушил он молчание. – А можно теперь я тебя спрошу?

– Спрашивай.

– А что, ты такой крутой маг?

Володя ждал какого угодно вопроса, но только не этого. Споткнулся даже.

– С чего ты взял?

– Вокруг тебя столько суеты. Неспроста это.

– Я никакой маг, – покачал головой Володя. – Знаю всего пяток заклинаний, и тем Ник научил. А какая суета?