– Девочка… – сказал он.

– Ну?

– Ты должна перестать это делать, понимаешь? Не позволяй своей праведной ярости взять над тобой верх. Ярость не в духе аргоси.

Я сделала ещё глоток воды из фляги, пытаясь хоть чем-то заняться, пока искала в себе хоть малую долю той непоколебимости, которая не давала Дюрралу убить меня. Но не могла найти.

– Раз ты аргоси, значит, сможешь снять с меня эту штуку? – спросила я, постукивая по сигилам на шее. – Или ты намерен просто сидеть сиднем и советовать мне созерцать дикую маргаритку в надежде, что люди раздумают меня убивать?

Не знаю почему, но мои слова вызвали у него улыбку.

– Вот видишь, девочка? Теперь ты задаёшь правильные вопросы.

Итак, он действительно идиот. Это печально, поскольку сейчас он остался в буквальном смысле единственным человеком в мире, который был на моей стороне.

– То есть если я буду себя контролировать, как это делаешь ты, то, возможно, смогу противодействовать магии сигилов?

Дюррал рылся в сумке, но тут вскинул взгляд.

– Что? Нет. Конечно нет. Нельзя просто так взять и избавиться от проклятия.

– Но ты сказал…

– Я сказал, что ты задаёшь правильные вопросы.

Он бросил мне кусок вяленого мяса. Точнее, он именовал это «вяленым мясом». Дурацкое название, но я была голодна и мясо казалось просто восхитительным. Правда, чтобы его разжевать, пришлось заткнуться. Может, Дюррал этого и хотел?..

– На самом деле я не спец в магии, – начал он. – Но мы, аргоси, многое знаем о том, что таится в человеческом сердце. Если они наложили это заклинание, стало быть у тебя есть… предрасположенность к нему. Вряд ли люди ненавидят тебя только за то, что ты плохо пахнешь. Хотя сейчас ванна и правда не помешала бы.

Грызя палочку вяленого мяса, я кивнула на окружавшую нас пустыню.

– Верно подмечено, девочка. – Он скормил кусок мяса псу, а себе взял другой. – Я полагаю, что эти чувства… которые возникают, когда я на тебя смотрю… они не мои.

– В каком смысле? – пробормотала я, на миг перестав жевать.

Дюррал покачал головой, будто и сам был не уверен до конца.

– Ну, видишь ли… эти мерзкие чувства во мне на самом деле исходят от тебя. Сомнения, горечь из-за неудавшейся жизни, ненависть к себе…

– Я себя не ненавижу. Ненавижу джен-теп. Это не одно и то же.

– Ненависть есть ненависть. Всё очень просто. – Он вскинул руку, не дав мне возразить. – Важно другое. Я почти уверен, что эти замысловатые татуировки перехватывают каждую гадкую мысль, которая рождается внутри тебя, и разбрасывают их по миру, как горсти семян.

Я проглотила мясо.

– То есть я сама виновата?

Дюррал не уловил сарказма.

– Можно и так сказать. Во всяком случае, отчасти.

– Потому что я себя ненавижу?

– У всех нас внутри есть тьма, девочка. Без неё невозможно идти по этой жизни. Но проклятие – или заклинание, или что оно там такое, – думаю, оно прикрепляется к очень специфическим частям этой тьмы. Судя по всему, к тем, которые заставляют тебя хотеть причинить себе вред.

Как же я желала, чтобы он ошибался! Мне отчаянно хотелось заорать ему в лицо, обозвать дураком и сволочью. Как он посмел сказать, что всё это – всё это! – было моей ошибкой?! Вот только я сознавала, что и вправду, кажется, мечтала причинить себе вред. Много раз.

– Плохая новость, – продолжал Дюррал. – Маги джен-теп разработали заклинание, которое питается альтруистическими стремлениями людей. Чем больше человек хочет помочь, тем сильнее его желание причинить тебе боль.

Слова Дюррала ранили меня. Я молча смотрела на этого странного человека по другую сторону костра. Аргоси сидел, скрестив ноги и сложив руки на коленях, но он не был неподвижен. На самом деле нет. Каждые несколько секунд я замечала, как подёргиваются мышцы на шее и плечах. Дюррал изо всех сил сопротивлялся альтруистическим стремлениям… которые побуждали его встать, перепрыгнуть через огонь и причинить мне боль тысячью разных способов.

– Предположу, что сейчас ты очень сильно хочешь мне помочь?

Страшное напряжение заморозило лицо Дюррала, его черты казались высеченными из камня. И всё же взгляд аргоси стал мягким.

– Никто не заслуживает того, что они сделали с тобой, девочка. Никто. Я не могу этого допустить.

– Не можешь допустить?

– Нет. Я не могу допустить, чтобы подобная мерзость существовала в таком прекрасном мире, как наш. – Дюррал жестом обвёл пустынный пейзаж. – Среди этих песков, сверкающих как тысячи миллионов рубинов или похожих на синие волны спокойного моря в ясный день. – Другой рукой он указал на небо. – Под яркими звёздами, каждая из которых подобна обещанию. Нет, мадам. Проклятие, которое в тебе засело, оскорбляет эти звёзды над нами. И меня.

– Оскорбляет тебя? – обалдело переспросила я.

Он кивнул и улыбнулся.

– Конечно. А тебя нет?

Не знаю почему, но мне вдруг стало невероятно смешно. Оказывается, магия, разбившая все мои надежды, и сигилы на моей шее были не чем иным, как аляповатой вазой, не подходящей к окружающему декору. Описание Дюррала звучало настолько нелепо и абсурдно, что на миг проклятие уменьшилось – стало слишком ничтожным, чтобы охватить мою жизнь.

– Э… Да, – сказала я наконец. – Меня тоже оскорбляет.

– Хорошо. Тогда давай мы с тобой что-нибудь сделаем. – Дюррал сунул руку за пазуху и достал колоду карт. – Хотя Путь Бродячего Чертополоха редко проходит через такие скучные территории, как магия, колдовство и прочая детская чепуха, у нас, аргоси, есть несколько собственных фокусов.

– Ты хочешь опять сыграть в карты? – растерянно спросила я.

– Думаешь, это снимет с тебя проклятие?

– Нет, не думаю.

– Я тоже. – Он жестом предложил сесть поближе к нему по другую сторону костра. – Но это не простая колода.

Несмотря на опасность, исходившую от него как зловоние от трупа, я подползла ближе. Дюррал развернул передо мной карты веером. Они были меньше тех, которыми мы играли в таверне, и масти оказались другими. Не привычные всем дароменские колесницы, стрелы, клинки и требушеты. На этих картах масти назывались «проклятия», «чары», «отречения» и «оковы».

– Колода заклятий, – ответил Дюррал, прежде чем я успела задать вопрос.

– Она магическая?

– Не в том смысле, в каком ты думаешь. Видишь ли, мы, аргоси, любим путешествовать. Бродяжничество в нашей природе, и когда мы видим что-то неправильное в этом мире… да, некоторые люди назвали бы это вмешательством. В частности, джен-теп обижаются, когда мы вторгаемся в их культуру.

Обижаются! Мне снова стало смешно.