А Фридель постарается найти способ возвращаться в лагерь под предлогом посещения зубного врача либо рентгенолога так часто, как сможет, и это позволит им видеться хотя бы изредка.

Большинство мужчин вообще ничего не знали о своих женах. Некоторые, как Эли, знали, что их жены погибли, но остальные, которым было известно лишь, что их жены живы и находятся в одном из ближних лагерей, к примеру в Биркенау, никогда не имели возможности связаться с ними. Так что ни Хансу, ни Фридель не было повода жаловаться.

После переклички они с Эли не торопясь прогуливались по Березовой аллее. Было все еще очень жарко. Позже Лагерштрассе заполнится народом, но пока что население лагеря еще сидело по своим баракам в ожидании ежедневной пайки хлеба. Вот почему по Березовой аллее гуляли только некоторые фельдшеры и привилегированные арестанты. На одной из скамеек они увидели доктора Валентина и профессора Мансфельда. Валентин окликнул Ханса:

– Ну как, ты уже наконец пришел в себя?

Ханс удивился: в чем дело? Разве он ведет себя неадекватно? Они с Эли уселись на траву рядом со старшими коллегами, и Ханс заметил:

– Мне не кажется странным, что я выгляжу печальным.

– Я говорю о страдальческом выражении, которое ты носишь на своем лице весь день. На что тебе жаловаться? Ты же понимаешь, что без труда найдешь возможность связаться со своей женой.

– Конечно, но все будет гораздо сложнее, чем было до сих пор, а если у нее возникнут какие-то проблемы, я уже не смогу ей помочь.

– А какие, собственно, у нее могут возникнуть проблемы? – спросил профессор.

– Вы сильно удивитесь, профессор, – отозвался Эли. – Они все еще горят желанием продолжать свои исследования. Во-первых, в этом новом бараке оборудовано целых два рентгеновских кабинета. Так что они могут, так сказать, удвоить усилия и работать еще интенсивнее, чем прежде, в Десятом бараке. А может быть, вы слыхали о новых идеях проверки результатов экспериментов? О целом коридоре небольших комнат в этом новом бараке, которые предназначены для того, чтобы помещать туда женщин вместе с мужчинами. И все это ради проверки результатов эксперимента: можно ли, на самом деле, стерилизовать женщин по их методике.

Ханс не мог поверить своим ушам.

– Да ладно тебе, не надо бездумно повторять все, что ты слышал от других. А как насчет специального борделя для евреев, который якобы собираются открыть к первому сентября?

Но Эли был уверен, что оба слуха базируются на одном и том же факте:

– Откуда нам знать? Вдруг как раз эти экспериментальные комнаты и будут использоваться в качестве борделя.

Но тут в разговор вмешался профессор Мансфельд:

– Что за чушь вы все несете? Если в их головы встряла эта идиотская идея, у вас не будет ни малейшей возможности остановить процесс.

– Его жена не получала никаких уколов. И зачем тогда им контролировать ее способность забеременеть?

– Ах, ведь это ни о чем не говорит, – продолжал профессор. – Разве мы можем ожидать от этих господ хоть чего-то похожего на разумное поведение? Они проводят свои идиотские опыты без всякой системы и даже не думая о логике, они подчиняются только собственным капризам. Едва какая-нибудь блажь встрянет им в голову – они ее тотчас же реализуют. В отделении Освенцима возле Кенигсхютте в прошлом месяце нашелся обершарфюрер, который взял троих мужчин и трех женщин и запер их всех вместе в очень тесном помещении на несколько дней. Он забрал у них всю одежду и постоянно наблюдал за тем, что они будут делать. Он перестал давать еду одному из мужчин, второго кормил нормально, а третьему не давал совсем ничего, даже воды. Таким образом он собирался исследовать, как влияет количество поглощаемой пищи на сексуальность людей! Даже ребенку понятно, что идеи такого рода экспериментов могут родиться только в нездоровой голове.

Ханс согласился с ним:

– Конечно, но это – только его собственный каприз. А возьмите, к примеру, их «исследования» касательно снотворного. На прошлой неделе какой-то эсэсовец явился в Девятнадцатый барак и отобрал там троих мужчин. Каждому из них дали какой-то порошок, растворенный в натуральном кофе. Вскоре после этого все трое уснули. И двое уже никогда не проснулись, а третий проснулся, проспав тридцать шесть часов подряд. Как раз тут я могу себе представить, как эсэсовцу пришла в голову идея «протестировать» снотворное на людях. Этот господин был настолько потрясен заговором фон Витцлебена, что совсем перестал спать по ночам. А в его домашней аптечке обнаружились снотворные порошки, которые он отыскал на складах Канады. Но он боялся полностью доверять этому средству. И в результате проделал «научный эксперимент» над бесправными арестантами…

Но Эли прервал его:

– Довольно-таки дурацкое занятие – пытаться анализировать подобные опыты. Бессмысленная трата времени. Эксперимент, проделанный в Кенингсхютте, – это не более чем удовлетворение извращенных желаний экспериментатора, в данном случае – эсэсовца, наблюдать чужую сексуальную жизнь. В то время как исследования, которые проводятся в Десятом бараке, имеют под собой совершенно другую основу.

– Это не так, минеер, – сердито парировал профессор. – Ни один из экспериментов, проводившихся германскими учеными, а фактически – вся германская наука, начиная с 1933 года, ни на йоту не лучше, если рассматривать ее как с точки зрения гуманизма, так и с научной точки зрения. Главный фактор здесь, конечно, – исключение из научного сообщества всех ученых-евреев. И это притом что в течение столетий германская наука не могла бы существовать без работ множества еврейских и иностранных ученых. Среди «немецких» ученых, к примеру, было особенно много поляков. При этом имена людей вроде поляка Коперника часто использовались пропагандой как раз для того, чтобы продемонстрировать превосходство германской науки!

– А что бы произошло, если бы Гитлер не выгнал отовсюду евреев?

– Вряд ли германская наука стала бы от этого намного более продуктивной. В любом случае наука стоит на двух китах: сперва проводятся исследования, затем из них делаются выводы. Так вот: в Германии после 1933 года выводы делаются еще до начала исследований. Они должны совпадать с государственным «символом веры». До тех пор, пока речь шла о чисто технических исследованиях – в основном для военной промышленности, и частично – в области медицины, результаты с благодарностью принимались, но как только германский ученый вступал на зыбкую историческую или философскую почву, он должен был быть заранее готов к тому, к каким выводам могут привести его исследования. И если он был достаточно глуп, чтобы выступить перед коллегами с результатами, противоречащими национал-социалистической доктрине, то судьба его оказывалась незавидна.

– Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду, профессор. Но давайте вернемся к нашим женщинам. Если эксперименты, проводимые над ними, просто технические, то они не