Все листовки, обращенные к полицейским, заканчивались примерно такими словами: «Иди же к партизанам! Иди смело! Принеси оружие. Родина простит тебя, если сам придешь к ней!» В конце своих прокламаций народные мстители часто публиковали списки казненных ими полицейских, активно сотрудничавших с немцами.

С течением времени, не ослабляя распространения пропагандистских материалов, партизаны и подпольщики стали засылать в полицейские гарнизоны надежных людей с целью разложения их изнутри. Участились личные контакты подпольщиков, партизанских командиров и политработников с отдельными полицейскими, на которых можно было положиться, с целью подготовки групповых переходов с оружием на сторону партизан. Увеличению количества переходов способствовали письма из партизанских отрядов и бригад от бывших полицейских, ставших партизанами, которые доставлялись в гарнизоны и передавались подпольщиками.

Под влиянием распространяемой партизанами нелегальной литературы и агитационной работы среди личного состава гарнизонов участились групповые переходы полицейских на сторону партизан.

После битвы на Курской дуге партизаны небезуспешно разлагали полицейские гарнизоны. Например, только в течение 1943—1944 гт. на сторону народных мстителей Калининской области перешло около 2 тысяч полицейских и солдат «восточных батальонов»[310]. Смоленские народные мстители из отдельного партизанского полка «13» (ОПП), подводя итоги своей боевой деятельности, подчеркивали, что в период с апреля 1942 г. по 1 июля 1944 г. «отделом пропаганды и политсоставом полка написано и отпечатано в типографии полковой многотиражки и распространено в немецких гарнизонах и среди полиции, а также в лагерях и на предприятиях, где работали военнопленные, 15 ООО листовок. В результате проведенной работы разложены полицейские группировки: Пропойская, Осиновская, Чаусская, Веремейковская, Озерковская, Сухаревская (всего б)»[311].

В отечественной историографии до сих пор бытует мнение, что сотрудники полиции, замешанные в незаконных грабежах и других преступлениях против местного населения, не несли за это никакой ответственности со стороны оккупантов и гражданских коллаборационистских властей. Однако многие документы говфрят об обратном. Например, в приказе № 34 руководителя Аибгинского района (Краснодарский край) Литвинова от 18 октября 1942 г. велась речь о случаях мародерства со стороны местной полиции: «По дошедшим до меня сведениям чины полиции, получившие ордера на обыски, при производстве обысков отбирают у населения вещи домашнего обихода, одежду и прочее. Например, у бухгалтера Бердникова взяли 1 литр спирта и распили, у бухгалтера Ватаева взяли два набора на сапоги. Такие поступки чинов полиции рассматриваются как мародерство, подрывающее авторитет местных органов управления и Германской власти. Приказываю всем старостам станичных правлений, лиц, виновных в мародерстве, немедленно снимать с работы и передавать особому отделу С-1»[312].

Русский эмигрант И. Белоусов вспоминает такой случай: «Однажды группа молодых полицаев, под предлогом разведки на партизан, поехала по селам района, расположенным в лесу. Между делом решили навестить одно село соседнего, Теткинского района. Чувствуя неограниченную власть, устроили грабеж и с «трофеями», пьяные, уже собирались уезжать. Случайно, или не случайно, появилось немецкое гестапо. Отобрало награбленное, а всех юнцов расстреляло. Окровавленные замороженные трупы на дровнях были доставлены в Путивль для передачи их родителям»[313].

Командир 13-го батальона «народной стражи» (дислоцировавшегося одно время в г. Почепе Орловской области) капитан Саулит в своем приказе от 16 марта 1943 г. с возмущением приводил случаи, когда личный состав части вмешивался в дела гражданских организаций и волостной полиции: «Командир взвода Автушенок Григорий 10.01.43 вмешался в работу лесной охраны, задержавшей расхитителей леса, ввиду чего расхитители уехали безнаказанными. Командир взвода Щеголяев открыл драку с бургомистром волости, арестовал его и начальника волостной полиции». Приказ оканчивался строжайшим запретом вмешиваться в работу гражданских организаций и местной полиции под угрозой строгого наказания[314].

Разумеется, самой суровой каре подлежали и те полицейские, которые были связаны с партизанами и подпольем. В сообщении Орловскому обкому ВКП (б) о разгроме отрядом им. Кравцова немецкого гарнизона (от 17 марта 1943 г.) отмечалось: «.. .в деревне Красный Рог Выгоничского района... немецкими властями расстреляно 17 полицейских, подозреваемых в связях с партизанами»[315]. Связь с народными мстителями дорого обошлась и ряду руководителей орловской полиции. Первый из них, П. А. Ставицкий, кончил жизнь самоубийством в тюремной камере. Второй, В.И. Головко, был до смерти забит в сентябре 1942 г. начальником сыскного отделения М. Букиным. В апреле того же года был расстрелян начальник уездной стражи П.К. Мячин.

Вместе с тем оккупанты прилагали усилия, чтобы страх перед наказанием не стал поводом к бегству из полиции. Для этого немцы проводили разъяснительную работу среди своих бойцов охранных соединений и воинских частей. Солдатам и офицерам вермахта напоминали о важности работы, выполняемой бургомистрами, старостами и полицейскими: отношение к ним должно было быть нормальным, а наказывать следовало только тех, кто действительно этого заслужил. В указании № 80/42 командира 376-й немецкой пехотной дивизии об обращении с противником (гражданскими лицами и партизанами) в районе боевых действий (от 16 июня 1942 г.), в частности, подчеркивалось, что «назначенные армией старосты, руководители колхозов и работники милиции должны получать от нас помощь в своей работе. Нельзя рассчитывать на их сотрудничество, если солдаты будут усложнять их работу, угрожать им или производить над ними насильственные действия. Готовность этих лиц помогать нам в борьбе против большевизма зависит от отношения к ним каждого солдата в отдельности. Угнетение столь же порочно, как и панибратство»[316].

Тем не менее случаи перехода полицейских на сторону советских партизан были отнюдь не редки. Впрочем, и этот шаг зачастую не спасал бывших стражей оккупационного порядка от «кары трудового народа».