– А малое количество костров в темное время легко может сбить с толку разведку противника, – вставил Соков.

– Можно будет делать прямо на марше короткие остановки на обед, – добавил я.

– Правильно! – подхватил генерал. – И солдаты реже болеть будут.

– И заботу государя о них лишний раз почувствуют. – Это уже Екатерина Александровна поддержала.

В общем, еще достаточно долго разговор вертелся вокруг нашей печки на колесах. Договорились, что Бороздин заедет за мной через неделю, и мы вместе отправимся в Петербург.

Заночевали мы, разумеется, у Бороздиных – совершенно не улыбалось отправляться в такой длинный путь на ночь глядя.

Тихон с кухней двинулся домой еще с рассветом. Вчера он, по совету Сергея Васильевича и с разрешения генерала, облагодетельствовал ужином ближайшую деревеньку аналогично нашему мероприятию в Выгузовке. Столько благословений, как мой слуга рассказал позже, он не получал за всю предыдущую жизнь.

Мы отправились часиков в десять, и снова я клял вовсю неторопливую поступь девятнадцатого века. Это же с ума сдуреть можно – шестьдесят километров за шесть часов! И ни видика тебе с фильмами, ни музыки. Даже почитать толком нельзя – трясет. Только разговор ни о чем со спутниками.

Хотя… Призадумавшись, понял, что слегка оборзел. Вспомнил, как в конце того самого двадцатого века, во время срочной (служил я в ПВО), сидел под землей и тупо писал в тетрадь всю ту цифирь, что считывал оператор со своего экрана для планшетистов. Два раза по шесть часов в сутки. Неделями без перерыва в таком режиме. Это называлось «объективный контроль». Чтобы, если какой-то самолет грохнется или пересечет границу страны не по делу или еще какой-то форс-мажор, мы цель выдавали – «все ходы записаны».

На командном пункте был и магнитофон, который вполне мог заменить солдата в наушниках, но ведь в случае чего это приспособление стрелочником не выставишь – разберись потом, после ЧП, с чего это техника вдруг перестала работать в самый нужный момент. А у техники такая тенденция всегда имелась.

Вот и сидели мы в наушниках по двенадцать часов в сутки. А «все небо в самолетах». А уж летом, когда учения за учениями, – просто кошмар. Эти летуны сами ночью покоя не знали и нам не давали.

Но один случай запомнился. Какой-то литовский крестьянин заехал после работы прямо к себе во двор на сенокосилке и «скосил» ножки своей маленькой дочери… Напрочь.

Шли учения по всему Прибалтийскому округу. В течение нескольких минут посадили на землю все, что летает. Рябившие засветками экраны почернели почти мгновенно: это из Риги подняли военный борт (девочку к тому времени уже доставили вертолетом в Вильнюс), и Рига – Вильнюс – Москва. Где грузинский хирург «приделал» ей обе ножки обратно.

И ведь качественно приделал. Где-то через год, в редчайшем увольнении в город, в кинотеатре, когда перед фильмом показывали киножурнал, увидел на экране эту самую девчонку. Приплясывающую.

И наших после этого еще во всей Прибалтике оккупантами считают. Или считали? Или будут считать? Ммать!

Но это я очередной раз отвлекся на эмоции.

Я к чему вообще: действительно оборзел ты, Вадим Демидов, – сидел себе в наушниках по двенадцать часов в сутки на одном месте и слушал не музыку, а бессмысленную цифирь. Теперь же тебя, блин, пейзажи раздражают. Аж целых пять часов. Да еще в компании не самых неинтересных в общении людей. Да уж. К хорошему быстро привыкаешь.

А ведь сунуть тебя опять в те же условия… Дать понять, что ты ДОЛЖЕН это сделать, – и не пискнешь по поводу дискомфорта даже сам себе. Ибо знаешь, что это важно. Важно и нужно. И не тебе рассуждать насколько – просто выполняй приказ.

Самокопанием я занимался в длительных паузах между пустой болтовней, но в конце концов приехали.

Кроме дворни нас встретила, естественно, и Анастасия, которая, пользуясь правом единственной и любимой дочери (а Сергей Васильевич действительно относился к ней с некоторым придыханием), чуть ли не немедленно заявила права на мое внимание:

– Вадим Федорович, вы когда-нибудь можете уделить частичку своего времени и мне? – Девушка капризно надула губки. – Право, обидно: вы либо с Алексеем в речке плещетесь, либо с батюшкой беседуете, а то и вообще с кузнецом…

– Анастасия Сергеевна, – оторопел я, – позвольте только умыться с дороги – и я полностью в вашем распоряжении. Если, конечно, Сергей Васильевич позволит.

– На этот счет не беспокойтесь, – улыбнулась девушка. – В таком случае после ужина. Я ведь понимаю, что вам надо отдохнуть и привести себя в порядок. Дорога была дальней и наверняка утомительной. И пока подумайте, что интересного вы можете рассказать провинциальной девушке во время прогулки.

Вот же язва! Напрягла по полной в самый последний момент. Чувствуют красивые женщины, что они могут управлять мужчинами так, как им заблагорассудится. А если они при этом еще и умные, то и умеют это делать. Мне оставалось лишь почтительно поклониться.

Но несколько часов до ужина провел все-таки с пользой: приведя себя в порядок, отправил Тихона к подполковнику испросить для меня аудиенцию. Право на это мне было сразу предоставлено. Соков принял меня в своем кабинете, и я незамедлительно начал делиться с ним мыслями, которые, кроме всего прочего, посетили меня по пути от Бороздиных. То есть мысли-то были давно, но то, как их можно донести, оформилось только сегодня.

– Сергей Васильевич, – начал я, усаживаясь в кресло, в направлении которого сделал мне приглашающий жест хозяин усадьбы, – позвольте поделиться дорожными мыслями?

– Я нисколько не сомневался, что они у вас будут. И наверняка на пользу России. Был бы очень удивлен, если бы вы не поспешили поделиться после столь долгой и скучной дороги. Наверняка ведь о чем-то думали, а направление ваших мыслей угадать нетрудно. Что я только приветствую. Итак?

– Скажите, а у вас в усадьбе есть оружие с нарезами?

– Конечно, есть, и не один ствол, а почему вы об этом спрашиваете?

– Хотелось бы к визиту генерала удивить его еще одним сюрпризом. На этот раз боевым.

– Слушаю вас. – Подполковник уже перестал удивляться моим изобретениям.

– Все очень просто и дешево. Позвольте листок бумаги? Спасибо, смотрите – я стал набрасывать нехитрый рисунок, – вот канал ствола, вот порох, вот пуля. Лежит она на нарезах штуцера неплотно, а если более-менее плотно, то загонять ее в ствол штуцера тяжело и долго. Не так ли?

– Правильно, а что вы хотите предложить?

– Все просто, как блин: в донышке пули делается небольшое углубление, туда же устанавливается стальной усеченный конус, и в момент выстрела пороховые газы давят на него, он раздвигает стенки этого углубления, края пули плотно ложатся в нарезы, и вся мощь расширяющегося газа идет на разгон пули в стволе, не прорываясь между ней и стенками. То есть и заряжать штуцер будет быстрее, и выстрел получим более далекий и более мощный. Что скажете?