знаешь, что я не рожден быть таким, как Апарисио.

Испугавшись, что он оскорбил брата, Бентиньо попытался смягчить свои слова, но Домисио успокоил его:

— Ты прав. Я останусь с Апарисио, я — это другое дело. Мы двое расплачиваемся за наших предков. Ты не имеешь к этому отношения. Ты жил у священника и очистил свою душу. Я знаю, что я должен идти по этому пути до конца. Да мне и недолго осталось жить. Вот только жаль девушку. Я ведь погружал свою руку в ее роскошные волосы, мягкие, как шерсть овечки, — а это были волосы безумной, невинного божьего создания, осужденной на страдание души… Ты и представить себе не можешь, как мучительны такие мысли. Человек как будто жив — и не жив. Живет только тело, послушное орудие дьявола.

Братья умолкли. На небе, усеянном звездами, сияла луна, ее холодный свет озарял тихо шелестевшую листву.

— Бентиньо, ты должен уйти. Ты должен набраться сил и покинуть этот несчастный сертан. Апарисио уже не остановится. У этого человека дьявольская власть. Я даже думаю, что и сила святого из Педра-Бонита — в его ружье, ведь оно никогда не бьет мимо. Если бы ты видел Апарисио во время боя, это — сам дьявол. Глаза его, как две кровавые раны, как питанги, он лязгает зубами, кричит на парней, точно дикий зверь, и ни одна пуля не задевает его. Я видел Апарисио в перестрелке с лейтенантом Оливейра из Параибы, видел, как он подбирался к дому, где засели солдаты. Апарисио находился за колеей, под жуазейро, и крикнул лейтенанту, вызывая его на единоборство. Несчастный выскочил как сумасшедший из дому, но выстрел Апарисио сразил его при первом прыжке, и он свалился на землю, как гнилой плод. Было убито еще пятнадцать солдат, Апарисио выколол глаза у лейтенанта и закричал: «Теперь иди, подлец, и сообщи правительству все, что ты видел здесь, в Серроте Прето. Иди, сукин сын, и сообщи правительству, что Апарисио вырвал глаза у собаки».

Даже негр Висенте отвернулся, а Апарисио вонзал кинжал в тело, как будто это была кружевная подушка. Этот лейтенант Оливейра обещал правительству принести голову Апарисио. В этот день Апарисио не вымолвил ни слова, ушел далеко один, и Висенте сказал мне:

— Твой брат, мой кум, взбешен, он пошлет глаза лейтенанта коменданту Суассуне, чтобы видели, что наши люди хорошо знают свое дело.

V

В то утро, когда Бентиньо, покинув брата, спускался с откоса, на дороге ему повстречалась одна из негритянок, стиравших белье в лагуне. Заметив его, она остановилась поговорить:

— Парень, что живет на горе, не твой ли брат? Похож на тебя лицом. Позавчера приходила стирать женщина из Такарату и рассказывала, что сумасшедшая родила сына. Она уверяет, что это от Апарисио. Женщина говорит, что девушка сама на себя не похожа. Все молчит и стала совсем старухой.

Бентиньо, перебросившись с негритянкой несколькими словами, хотел уйти, но она все расспрашивала о неизвестном с горы:

— Послушай, тот человек нехорошо выглядит. Он весь желтый, как плод смоковницы. Это — чахотка, парень. Давай ему пить настой из камбара. Моя сестра Шика начала кашлять и только этим спаслась. Камбара дает силу тем, у кого грудь болит.

Наконец Бентиньо ушел, но эта встреча очень обеспокоила его. Присутствие Домисио не осталось незамеченным, люди стали поговаривать, что здесь живет кто-то чужой. Когда он подошел к дому мастера, Алисе уже ждала его в этот прохладный утренний час.

— Я задержалась, только чтобы поговорить с тобой. Я даже не решаюсь сказать тебе это… — и девушка опустила голову.

— Я все знаю, Алисе, но ты должна верить в меня. Нам надо уйти отсюда. — Не успел Бентиньо произнести эту фразу, как уже пожалел о сказанном. Он сам не знал, как вырвались эти слова, шедшие из глубины сердца.

— Уйти… куда, Бенто?

Теперь он уже овладел собой и спокойно сказал:

— Я хочу, чтобы так было, Алисе, но сможем ли мы это осуществить? Ты нужна твоей матери здесь. У меня никого нет, кто бы мог нас приютить, а пуститься в путь, как беженцы, было бы безумием.

Алисе с минуту помолчала, потом, глядя ему прямо в глаза, спросила:

— Бенто, ты в самом деле любишь меня? Мне тяжело спрашивать тебя об этом, но я сомневаюсь, и это причиняет мне боль.

Юноша взглянул на нее, и девушка поняла, что он очень любит ее. Тогда она улыбнулась, и ее нежные губы невольно прошептали признание:

— Бенто, я не могу жить без тебя.

Их беседу прервал Зе Луиз:

— Мать в доме, она не в силах подняться с постели.

Старуха застонала, но, услышав, что Бенто у дверей, громко спросила:

— Это сеу Бенто, Алисе? Я хочу поговорить с ним.

Бенто вошел в темную каморку; Анинья сразу заговорила:

— Эти боли в пояснице убивают меня. Алисе, выйди, — обратилась она к дочери, — я хочу поговорить с Бенто.

Когда они остались одни, старуха зашептала:

— Сынок, прости мне мои слова, но человек должен сказать то, что должен. Жеронимо нужно быть очень осторожным. Я не хотела говорить об этом — жене незачем вмешиваться в дела мужа, — но за Жеронимо ходят люди из Брежо, чтобы убить его. Жеронимо — человек открытый, сердце у него золотое, но что-то подсказывает мне, что он не жилец на этом свете.

Она заплакала. Бентиньо попытался ободрить ее:

— Не беспокойтесь, синья Анинья, мастер сумеет защитить себя.

Но она не успокоилась:

— Ты знаешь, сынок, моего сына Зе Луиза. Если случится беда с Жеронимо, он уйдет в кангасо. У мальчика горячая кровь, и семья на этом свете окажется без опоры. Эта болезнь уже не отпустит меня, и Алисе останется одна.

Слезы еще сильнее потекли из ее глаз.

— Синья Анинья, вы ведь знаете, что я женюсь на Алисе.

— Да, сынок, я знаю о твоих намерениях, но разве ты не видишь, что на этой земле нельзя человеку жить? Здесь повсюду бродят кангасейро, солдаты правительства зверствуют, не щадят девушек, даже сумасшедших. Та безумная девчонка, что жила у дороги в Такарату, родила от Апарисио. Не знаю, где была у Жеронимо голова, когда мы уходили из Брежо. Если бы я была парнем, как ты, я бы ушла куда глаза глядят, только бы быть подальше от этого несчастного края. Раз ты собрался жениться на Алисе, женись и уходи отсюда, не то останешься без жены и кончишь кангасо.

Бентиньо, растерявшись, молчал, но затем собрался с силами и стал