Я опустил голову и упёрся взглядом в траву. Несколько секунд я боролся с желанием пойти и взглянуть на труп Шипова, но потом отвращение победило. Кроме того, я боялся, что меня стошнит от увиденного. Олещук отошел от меня к остальным парням и начал распоряжаться похоронами. Двое бойскаутов побежали за лопатами. Какая – то пестрая птичка села в нескольких метрах от меня. Трясогузка.

Я искоса поглядывал на бойскаутов, проходивших мимо меня. Похоже, я был единственным, кого потрясло произошедшее. Остальные или скрывали эмоции под маской возбуждения, или были безразличны, или выглядели так, будто сделали большое правильное дело.

Через пятнадцать минут у нас появились лопаты – видимо, парни взяли их с картофельного поля, где некоторые бойскауты оставляли инвентарь в конце рабочего дня, чтобы не тащить лопаты каждый раз в городок и обратно.

– Хорошая в Белгородской области земля, мягкая, плодородная, – одобрительно сказал Олещук, копая могилу для Шипова. – В природе ничего не пропадает зря: даже от такого ублюдка польза будет, когда он сгниет. Земляника с малиной вырастут, да и червячки знатно отобедают.

Шесть пар сильных рук довольно быстро справились с работой. Могила получилась достаточно глубокой – во всяком случае, достаточной для пристойного погребения покойника. Меня потряхивало, когда я издалека наблюдал за этой сценой. Нечто недвижное, бывшее телом Шипова, перенесли к краю вырытой ямы и без особых сантиментов спихнули в темную глубину. Ничего торжественного в этой сцене не было, она продолжалась десять секунд. Затем, не останавливаясь, парни стали забрасывать труп землей.

Вскоре все было закончено. На поляне осталась утрамбованная площадка, которую наскоро забросали травой и ветками. Время было уже за десять вечера и, следовательно, нам всем пора было срочно возвращаться в городок. Это должен был быть наш последний сон в лагере – или, по крайней мере, последняя ночь в лагере, проведённая нами в своих комнатах. Олещук наскоро объяснял что-то другим парням – насколько я мог понять по обрывкам разговора, доносившимся до меня, дело касалось уже завтрашнего вечера.

Когда мы выходили из леса, я внимательно посмотрел на бойскаутский городок, чьи огни светились в центре долины. Это тоже был, вероятнее всего, последний раз, когда я видел эти огни вот так. Даже сам воздух – воздух лагеря, каким он был в этот вечер – навсегда отпечатался в моих воспоминаниях.

Перед заходом в городок наша группа растянулась, чтобы создать иллюзию возвращения поодиночке. Мы с Олещуком в итоге остались вдвоём, поскольку проживали в одном корпусе.

– Волнуешься? – спросил Андрей.

– Немного. И всё вспоминаю о Шипове.

– Не стоит. Шипов был достоин такого конца. Кроме того, именно благодаря ему мы можем сделать то, что задумали.

Я подал Олещуку руку на прощание. Тот пожал её:

– Спокойной ночи. Постарайся всё же вздремнуть немного, завтра нам понадобится много сил.

Я невесело усмехнулся. Какой сон может быть после такого вечера и накануне такого дня?

Наутро я с удивлением отметил, что мне всё же удалось поспать.

Я в последний раз в лагере побрился, принял душ, последний раз почистил зубы. Погляделся в зеркало перед выходом на линейку – тоже в последний раз.

Мы построились на линейке, и я оглядел собравшихся. Лица заговорщиков ничего не выражали, кроме, может быть, едва уловимого возбуждения. Но его мог увидеть только тот, кто был посвящён в наши планы. Я кивнул и мысленно похвалил Олещука – людям, с которыми он договорился, можно было довериться. Я был теперь совершенно уверен в том, что в последний день никто не расколется, и нас не сдадут администрации.

Букетов встал справа от меня. Он был тщательно выбрит, глаза его сверкали.

– Какой прекрасный день, – сказал он. – Какой изумительный воздух после дождя.

Я молча и крепко пожал ему руку.

Георгина Матвеевна появилась ровно в восемь и прочла свою обычную утреннюю нотацию. Мы разошлись на пары.

На первой паре рядом со мной и Букетовым приземлился Олещук.

– Пока всё идёт по плану, даже лучше, – сообщил он, не вдаваясь в подробности. – Не удивлюсь, если к полуночи мы будем полностью контролировать лагерь.

– Вы придумали способ, как быстро справиться с охраной?

– Надеюсь, что да. Скоро узнаете.

С третьей пары Олещук отпросился и больше не появлялся на занятиях. Волнение моё нарастало с каждым пройденным часом так, что в конце дня я уже не мог конспектировать лекцию и начал чертить в тетради что-то неразборчивое. Да и какой был смысл писать – я знал, что этот конспект никогда уже не пригодится.

Сразу же после занятий Олещук поймал нас с Букетовым в парке.

– Через три часа начнём действовать, – предупредил он. – Выше нос, будьте в хорошем настроении.

– Про Шипова никто не узнал? – спросил я.

– Про Шипова можешь забыть, как будто его никогда не было. У меня есть задание для тебя, Артём. Тебе предстоит сыграть важную роль в нашей миссии.

– Мне?

– Да, тебе. Ты ведь в хороших отношениях с персоналом главной столовой.

– Да, – осторожно подтвердил я. – А что нужно сделать?

Олещук, улыбаясь, достал из кармана довольно внушительный пузырёк смутно знакомого малинового цвета.

– Это наши любимые таблетки – антидепрессанты, превращающие человека в овощ, только разведённые. Тебе нужно вечером незаметно влить этот раствор в гуляш, который будет есть охрана.

– Андрей, нет. Нас запалят. Это безумный риск.

– Никакого риска. В растворе глюкоза и ещё пара секретных веществ – они являются ингибиторами, поэтому эффект от таблеток наступит не сразу, а примерно через пятнадцать – двадцать минут. Все успеют съесть свою порцию гадости. По четвергам на ужин всегда подают гуляш с чесноком, он прекрасно отбивает запах лекарства. Охрана, за исключением охранников на вышках и четырёх охранников администрации, вся будет в столовой в восемь часов. Таким образом, мы без всякой борьбы выведем из игры две трети охраны лагеря – их можно будет взять тёпленькими и прикончить с двумя поварихами…

– Нет!

– Прикончить вместе с двумя поварихами, – упрямо продолжал Олещук, – они свидетели, их нужно убрать. После этого нам останется обесточить вышку сотовой связи и обрубить телефонный и интернет – кабель. Либо оставить в покое вышку и получить контроль над глушилками сотовой связи. Это главное. После этого лагерь останется без связи с внешним миром. Оставшиеся охранники и Георгина не смогут подать сигнал о помощи даже если мы будем слишком шумно их устранять.

Я молчал, потрясённый.

– Если у тебя есть план получше, я готов его выслушать, – сказал Олещук.

Я без всяких слов взял у Олещука пузырёк с малиновой жидкостью.