— Хорошо же вы сегодня здесь повеселились! А что моего дурачка‑то не взяли? Он у меня всю ночь под боком проспал. И как он такой шанс пропустил?! А девушка тоже хороша… как она могла согласиться на подобное? Чем только думала?

— Это обыкновенная пляжная девка. Такие не думают о последствиях. Русская, одним словом!

— Но ведь она же замужем.

— Для многих русских женщин муж не является препятствием к тому, чтобы вести разгульный образ жизни.

Оглядев жилище Ахмеда еще раз, я подумала о том, что обязательно еще сюда вернусь, и как только хозяин запер входную дверь, я постаралась запомнить номер квартиры и месторасположение дома, в котором она находится.

— Постой здесь. Я найду машину, — проговорил Ахмед, но моментально изменил свое решение. — Тебе нельзя стоять одной на улице. Пошли вместе.

— Куда?

— За машиной.

— Мы поедем на машине?

— Да, я же тебе сказал.

— Ахмед, ты иди, а я постою. Я тебя подожду.

— Неприлично замужней женщине стоять одной на улице. О тебе могут подумать плохо.

— Надо же, как ты боишься за мою репутацию! Прямо смешно становится, честное слово.

— Отчего тебе смешно?

— Если уж мы и будем говорить о том, что прилично, а что неприлично, то, по‑моему, совершенно недопустимо грязно приставать к жене своего родственника. Это и вовсе безнравственно.

Ахмед побагровел от злости и прошипел:

— Замолчи, женщина!

— Молчу, мужчина. Только ты не учи меня, что такое хорошо, а что такое плохо. Если ты настолько беспокоишься за честь и репутацию жены своего племянника, то первым делом прекрати лезть к ней под юбку.

— Я еще раз говорю: замолчи, женщина! Ты беременна, и я тебя не трогаю.

— А если бы я не была беременна, то тронул бы? Значит, все дело только в моей беременности, а на то, что я жена твоего родственника, тебе глубоко наплевать?!

— Если ты произнесешь еще хотя бы слово, то я побью тебя.

— А если ты будешь меня бить, то я обо всем расскажу своему мужу. Я скажу, что ты ко мне пристаешь.

— Да кто тебе поверит? Кто ты такая? Иностранка и иноверка. Валид поверит только мне, потому что я его родственник. Если ты скажешь хоть еще одно нехорошее слово, я сдам тебя полиции. Я заставлю тебя гнить в египетской тюрьме.

Я не стала рисковать и сбавила тон.

— Иди за машиной.

— А ты?

— Не переживай, со мной ничего не случится. Я тебя подожду.

— Жди. Не уходи никуда.

— Да никуда я не уйду. Буду стоять неподвижно, как статуя.

Ахмед оставил меня у дома и пошел в сторону небольшого магазинчика, набитого различным египетским барахлом, которое с удовольствием раскупали наши туристы. Прижимая к себе пляжную сумку, я ощущала необъяснимое тепло, которое исходило от пистолета, лежащего на дне. Мне казалось, что пистолет дает мне необыкновенную энергетику и силу, что с ним я ощущаю себя более защищенной, что теперь я смогу противостоять СТАЕ ВОЛКОВ, которая только и ждет подходящего момента для того, чтобы разорвать меня на части.

Я смотрела на проходящих мимо меня туристов и завидовала их беззаботности. Когда‑то я была одной из них и очень любила Египет, потому что он необычайно прекрасен, когда ты смотришь на него глазами туриста. А теперь… Теперь мне кажется, что я его ненавижу. Тут слишком много грязи и лжи. Посмотрев грустным взглядом на проходящих мимо русских девушек, я почувствовала, как на моих глазах показались слезы. Когда‑то и я была так же счастлива и беззаботна. Потрясающее море, жгучее солнце, арабская музыка, кружащие голову коктейли — и никаких проблем и забот, только отдых. Спокойный, размеренный, блаженный отдых, расслабляющий тело, лечащий душу.

Проходящие мимо меня девушки громко смеялись и несли в руках пакеты с только что купленными сувенирами. Арабские продавцы, похотливо смотрящие им вслед, бросали пошлые реплики и отпускали какие‑то неуместные шутки по поводу свободной одежды моих соотечественниц. Я поправила панаму, достала из пляжной сумки носовой платок, промокнула свои глаза и облизала пересохшие и потрескавшиеся губы. Почувствовав на своей нижней губе запекшуюся кровь, я слегка сморщилась от боли и подумала о том, что раньше я не имела привычки кусать губы, тем более с такой отчаянной силой. Оно и понятно: ведь раньше я никогда так сильно не нервничала.

— Господи, я начала забывать все свои привычки, без которых когда‑то не могла жить. Я перестала красить губы…

Я обратила внимание на то, что я начала размышлять вслух, и испугалась, что в последнее время я теряю над собой контроль. А ведь когда‑то я не могла выйти на улицу, не накрасив губ. Однажды, еще живя в Москве, я села в лифт вместе со своим соседом, и вдруг внезапно ощутила такую неловкость, что не знала, куда себя деть. Сосед не понимал, что со мной творится, а я стояла, опустив глаза, потому что не накрасила губы и чувствовала себя так, словно вышла на улицу без одежды.

И вот теперь я стою с сухими, потрескавшимися губами, ощущаю на них вкус запекшейся крови и думаю о том, как же быстро в Египте исчезают годами отлаженные привычки. Когда‑то я ходила по этим улицам в качестве туристки, заходила в различные лавки, покупала сувениры, злилась на чересчур приставучих продавцов и просто радовалась жизни. Я гордилась тем, что смогла стать такой, какой хотела, что я могу позволить себе сесть в самолет, прилететь к морю и, хорошо отдохнув, набраться новых сил для того, чтобы приступить к работе. А теперь я смотрю на Египет не глазами туристки, а глазами местной жительницы. Я попыталась понять и полюбить этот народ, но, несмотря на то, что я вышла замуж за египтянина, меня по‑прежнему считают иноверкой и иностранкой. Теперь у меня нет будущего, а мое настоящее превратилось в дикий кошмар. Мой муж — профессиональный альфонс, который скрашивает свою жизнь только русскими туристками и их деньгами. Одно непонятно, зачем он на мне женился?!

Затем, чтобы получить от меня деньги, те самые двадцать тысяч долларов? Неужели для этого было необходимо вступать в законный брак? Не слишком ли это жестоко?!

Я осталась без паспорта, без денег, без любви, без надежд и иллюзий… Только пистолет в пляжной сумке, и все. Я выполняю поручение человека, который может в любой момент отдать меня на растерзание египетской полиции и упрятать в тюрьму. Господи, как же я докатилась до такой жизни? Разве я этого хотела и об этом мечтала? А еще мне было больно возвращаться на родину. Я представляла лица своих знакомых, друзей, которые будут смотреть на меня с сочувствием и говорить о том, что во всем, что со мной произошло, виновата только я сама, потому что слепо верила в свою любовь и не хотела прислушаться к советам умных людей. Мол, вот до чего доводит такая самодеятельность.

За глаза все будут называть меня дурой, крутить пальцем у виска и говорить: «Мы же ее предупреждали. Мы сотни раз говорили ей, чем это обернется. Не захотела учиться на чужих ошибках, так научилась на своих собственных». И от этой мысли мне становилось еще хуже. Увы, но мои соотечественники зачастую не умеют сострадать. Суровая жизнь довела наших людей до того, что они начинают радоваться, когда кому‑то становится плохо, и вместо того, чтобы ободрить несчастного, они умышленно загоняют забитого судьбой человека в угол.