— Однажды он уже прощался, — вздохнул Дан.

— В прошлый раз Хейграст уходил не на войну, — отрезала Райба и отбросила деревянный меч в сторону. — Хватит уроков. Если дойдет до схватки на мечах, это будет значить, что мы согласились умереть.

— Это как же? — не понял Дан.

— Потом, все потом, — отмахнулась девчонка. — Теперь спать. Все равно выспаться не удастся.

Выспаться действительно не удалось. Негос встряхнул Дана с первыми проблесками рассвета, Баюл уже молодцевато посвистывал, в который раз протирая и так сверкающую пику.

— Здоровый, молодой сон! Что может быть лучше? А я уже и твои сапоги соком болотной травы смазал.

— Спасибо, Баюл, — смутился Дан.

— Чего уж там! — махнул рукой банги и заговорщицки прошептал: — Отмоешь мои сапоги от грязи, когда выберемся на равнину?

Дан только вздохнул. Хейграст и Бродус ждали друзей у крайних шатров. В сумраке выстроились Омхан, Бруск, Гринш, Дарлин. Тенью мелькнула Райба. Зевнул огромной пастью Аенор. Старик Орхун поклонился Бродусу в пояс и заковылял в сторону своего шатра. Из темноты вынырнула Алдона, сунула в руки Хейграсту узелок, пахнущий медом и орехами, поклонилась, коснулась рукой колена нари, прошептала еле слышно «прости, дуру», исчезла.

— Ну вот, — нервно выдохнул Бродус, — если уж самая сварливая баба Эйд-Мера прощения попросила, значит, точно ничего не забыли. К тропе выберемся — с дозорными не прощайтесь. Плохая примета.

С дозорными не попрощались. Ступили на тайную тропу, которая где по колено, где по грудь в мутной болотной жиже вела навстречу восходящему Алателю, и двинулись вперед. Вскоре Негос пристроил на плечах ворчащего банги. Когда топь становилась мельче, Баюл пытался спрыгнуть, но шаи грозил ему огромным кулаком и тихо говорил: «Дурень, я твои новые сапоги берегу, до твоего роста мне дела нет».

К полудню, проклиная напомнивший о себе гнус, выбрались на твердую землю.

— Через пару ли доберемся до родничка, там и приведем себя в порядок. — Бродус вытер пот, поправляя на плечах мешок с доспехами.

Дан оглянулся. Подернутая розовой дымкой мелких цветов ядовитого мухолова топь оставалась желто-зеленой. Медленно затягивалась черная полоса вывернутой тины. Пройдет еще ладонь по небу Алатель, и ничто не укажет на то, что впереди в полудюжине ли последний кусочек разоренного Эйд-Мера, разве только едва слышный звон молота.

— Пойдем, — тронул мальчишку за плечо Хейграст.

Дан не считал себя знатоком этих мест, хотя исходил равнину Уйкеас с дядей Труком вдоль и поперек. Но разве запомнишь каждую ложбинку, если одних речек, впадающих то в топь, то в Индас, за день быстрого хода можно было пересечь не менее полуварма? Которые шириной с локоть, а которые и с омутами, закручивались они между глинистых берегов, прятались среди густых кустов, а скрытным путникам только того и надо: снимай сапоги, вешай их на плечи, закатывай штаны до колен и беги по илистому дну, пока речушка в нужном направлении журчит, а вильнула в сторону — ищи следующую, попутную, благо вот она, уже рядом, в нескольких дюжинах шагов.

— Это только вдоль топи речка на речке, — добродушно прогудел на коротком привале здоровяк Гринш. — К востоку равнина повыше станет да посуше. Но кустов везде достаточно, иначе бы ни один из лазутчиков не вернулся. Лигские нари прямо как дикие звери, только что ветер не нюхают.

— Нюхают, Гринш, нюхают. — Хейграст откинулся на мягкую траву. — Я уже голову сломал, раздумывая, как мы в их лагерь проникнем. Одна надежда на Дана. Лингер — его родной городок, да и были мы там совсем недавно.

— Проникнуть, может, и проникнете, а вот что потом будет? — прищурился Гринш. — Кстати, советы твои нам не помогли, Хейграст. Колючка, по которой вы из Лингера уходили, теперь выжжена. Так что к лагерю ближе чем на два-три ли и не подойдешь. Дозоры по равнине бродят.

— Дозоры нам бы как раз и пригодились. — Хейграст задумчиво, покусывал травинку.

Дан поежился. Ни слова пока не сказал нари, что собирается делать близ лагеря, но уж больно смахивало, что к смерти кузнец готовился.

— Видишь? — толкнул парня Баюл.

— Вижу, — кивнул Дан.

На востоке, не видимые никому, кроме Дана, Баюла и Негоса, пульсировали багровые сполохи.

— Силушки на это свечение, наверное, уходит немало! — покачал головой банги.

— Силушка не на свечение уходит, — не согласился Негос, привычно разминая в руках кусок кожи. — Это отсвет, хотя даже не знаю, может ли от тьмы отсвет быть. Силушка тратится на дурман, которым лигские нари на чужие земли ведутся. Поверь, Баюл, не раз мне приходилось пересекать Горячий хребет — нет добрее и радушнее народа. Своей волей никогда бы нари не пошли на восток.

— Своею не своею, а крови пролили изрядно, — сухо бросил Бродус. — Другое меня волнует: отчего они остановились и не подчинимся ли этой магии и мы?

— Вряд ли, — нахмурился Негос. — Я слышал, васты не просто так свои крепости сдавали — сопротивлялись, иначе той силе, что нари гонит, войско не понадобилось бы. А вот что касается остановки этой… Подмоги ждут?

— Какой подмоги? — не понял Бродус. — И нужна ли она им?

— Их там дюжины полторы лиг, не меньше, — прогудел Гринш.

— А может, не знают пока, куда дальше идти? — предположила Райба.

— Чего тут знать? — не понял Хейграст. — Дорога одна — на восток. Сварию брать. Если бы они Индаин должны были после серых занять, сразу бы туда повернули, а Эйд-Мер под их союзником.

— Под союзником ли? — прищурилась Райба.

— А может, Салмия ударила по серым? — предположил Дан. — Вот и остановились нари, решают, как на помощь серым идти! Или выжидают?

— То-то что выжидают, — пробурчал Омхан и, приподнявшись на локте, усмехнулся, глядя на Аенора, на теплые бока которого облокотились сразу и Дан, и Райба, и Негос, и Баюл. — Вот кому наши разговоры побоку — что будет, то и будет.

— Не скажи, — насторожился Негос.

Шаи не спеша поднялся, выпрямился, приложил ладони к глазам, уставился на север. Почти туда, где среди едва проступающих на горизонте старых гор раскинулся бывший свободный город Эйд-Мер. Вскочил на ноги Баюл. Поднялся Дан, чувствуя странную боль в груди и удивляясь вздыбившейся на загривке Аенора шерсти.

— Что там? — не понял Бродус.

Вскоре уже все члены отряда стояли на ногах, напряженно повернувшись к северу. И тут пес вскочил на ноги и завыл. Истошный, невыносимый звук родился словно не у гигантского пса в глотке, а в недрах самого Эл-Айрана, а Аенор был только трещиной в плоти Эл-Лиа, и через эту трещину вырвалась вся боль и тоска, скопившаяся в земле. Холод почувствовал Дан. Холод на губах, обжигающий, жгучий мороз на руках и шее, игольчатый лед в груди. Согнулся мальчишка, словно под порывом зимнего ветра, зажмурился, а на самой высокой ноте, которой пес закончил ужасную песню, услышал щелчок, более всего похожий на удар в самое сердце. И опущенные веки не уберегли от ужасного видения. Вспыхнула далекая зарница, словно где-то далеко на севере мгновенно родилась и умерла ужасная молния, и небо потемнело. Утратило краски и безмятежность. Стало мертвенно-серым. И эту серость увидели все.