– Меня зовут Антониной, я начальник ремонтно-эксплуатационной конторы. – Тон собеседницы немного смягчился. – Ну, как бы это объяснить… Это вроде как старшая по дому. Хотела попросить вас выйти на улицу, потому что в вашей машине на заднем сиденье дворник увидела человека. Дернула дверцу, оттуда вывалился мужчина. Мертвый. Я хотела попросить, чтобы вы спустились к подъезду. Но раз такие дела, раз вы из Америки… Тогда надо полицию подождать. Они скоро подъедут и сами вас вызовут.

– Что за мужчина? – спросила Джейн, чувствуя, как тревожно застучало сердце. – Документы у него есть?

– Карманы проверили, – сказала Антонина. – Почти ничего при нем нет. Даже билета на автобус. Только кошелек и целлофановый пакет, а в нем маленькие пакетики с белым порошком. Наш дворник двор подметала. Начала с угла и дошла до машин, которые возле дома…

Женщина говорила быстро, сбивчиво, перескакивая с одного на другое. Про дворника, про помойные баки, которые не вывозят третий день, про мертвого мужчину без документов. И еще про белый порошок и полицию, которая во всем разберется. Джейн старалась слушать внимательно, но смысл слов почему-то стал ускользать от понимания, на глаза навернулись слезы, а ноги сделались ватными. Она поняла, что не сможет сохранить равновесие, если не сядет. С усилием сделала пару шагов вперед и упала на стул, едва не выронив трубку. Женщина сказала еще что-то, Джейн не расслышала, попросила повторить.

– Вы полиции не говорите, что я звонила, – сказала Антонина. – Они приедут, сами к вам поднимутся. А то мне же и достанется. Спросят: кто тебя просил, дура, говорить иностранке про покойника? Еще с работы выгонят… – И Джейн услышала короткие гудки.

В здание ГУВД ее доставили на казенной машине во второй половине дня. Завели в кабинет, где уже сидели полицейские чины, представитель посольства и переводчик. Майор полиции, некий Юрий Девяткин, сразу сообщил, что она свидетель по делу об убийстве, после чего предъявил десяток фотографий человека, жестоко избитого перед смертью. Правый глаз вытек, под левым огромная гематома, будто ударили не рукой, а молотком. На лбу и щеках запеклись пятна крови, нос сломан. Верхняя губа рассечена в двух местах, нижняя раздулась, будто вот-вот лопнет. И пулевое отверстие на лбу.

Джейн подняла взгляд на следователя. Девяткин наблюдал за ней с печальным интересом, как смотрят на белую мышь, которой вкололи дозу яда. Она покачала головой, посмотрела на представителя посольства и ответила негромко, но твердо:

– Нет, этого человека я не знаю. И никогда не видела. Так и запишите.

Следователь полиции выглядел разочарованным – видимо, он надеялся, что страшные снимки произведут прямо противоположный эффект: сначала Джейн разрыдается, потом успокоится и начнет говорить… Допрос продолжался долго, после чего ее проводили до квартиры ребята из посольства. Джейн упала на кровать, уткнулась в подушку и больше не сдерживала слез.

Теперь, когда прошло время, она уже с трудом могла вспомнить, что происходило в следующие два дня. Кажется, она ходила на работу и занималась делами, потому что иначе нельзя. Но дел не становилось меньше.

Александр Шатун позвонил, кажется, на третий день вечером. Его голос звучал ровно и спокойно.

– Всех нас постигают утраты, – сказал он. – И я вам искренне соболезную. Хотел сказать много слов утешения, но все они вдруг позабылись, потому что слова в таких случаях не имеют никакого значения. Жаль, жаль человека. Такой молодой, способный, полный сил мужчина… У меня сердце болит, когда его вспоминаю. Держу в кармане лекарство. Так сказать, во избежание приступа стенокардии…

– С каких это пор у вас появилось сердце? – спросила Джейн. – Кажется, на том месте, где оно должно биться, находится силиконовый протез. Или камень, под которым живет змея…

– Мне бы не хотелось портить минуту высокой скорби пустыми препирательствами. А вообще, Джейн, вы молодец. Отлично держались и все такое. Я так понимаю, что покойный о чем-то вас просил? Ну, когда вы виделись последний раз? Настойчиво просил. А на Руси такой обычай: воля покойного священна. Надо постараться все сделать, да. В лучшем виде.

– Майкл настойчиво просил меня плюнуть на твою могилу. И я с удовольствием выполню просьбу. А ждать, когда тебя закопают, осталось недолго. В среде людей, где ты крутишься, паршивые адвокаты долго не живут.

– Я ценю юмор, даже если он очень черный, – ответил Шатун. – Вы, наверное, поняли, что пистолет в надежном месте. А на нем ваши пальчики. И оружие попадет куда надо. Ну, вы же знаете, куда… Могут случиться большие неприятности. Пальцы на пистолете – это прямая неоспоримая улика. Менты узнают, что покойный был вашим любовником, и тогда пасьянс сложился. Джейн, я вам советую успокоиться и обдумать эту историю заново.

– Пошел ты!..

– Эмоции переполняют вас. – Шатун заговорил громче. – Но в жизни бывают случаи, когда нужно принять единственно правильное решение. Иногда это решение бывает трудным. Поверьте, русские тюрьмы – это не для женщин… Короче говоря, в ваших интересах сделать то, о чем настойчиво просил покойный.

В трубке запикали короткие гудки.

Поселок Устунчак появился из вечернего мрака, словно призрак из каменной стены. К склонам холмов прилепились плохо различимые дома с плоскими крышами, в низине такие же дома, только побольше. Садыков ослабил вожжи, лошадь побежала быстрее. Джейн подумала, что сегодня она выспится в чистой постели, и не поверила своему счастью.

На главной площади, пустой и пыльной, Садыков заглянул в единственный магазин, проторчав там добрых полчаса, вернулся обратно и залез на облучок.

Вскоре телега остановилась у двухэтажного глинобитного дома с балкончиком на втором этаже; понятно, что хозяин тут человек уважаемый и небедный. Рахат постучал рукояткой плетки в дверь. На пороге появился мужчина в черном халате и высокой шапке с узкими краями, сделанной из плотного белого войлока.

Судя по шапке, киргиз. Хозяин выслушал Садыкова, хмуро посмотрел на старую телегу, в которой сидела бедно одетая женщина, и покачал головой, брезгливо выпятив нижнюю губу. С бедняками он дела не имеет, нищие могут переночевать на заднем дворе бывшей амбулатории, показал он пальцем в конец темной улицы и, сплюнув сквозь зубы, добавил:

– Дашь там немного денег, и твою клячу накормят.

Когда же киргиз увидел наличные, его глаза заблестели, как две путеводные звезды, а спина согнулась в раболепном полупоклоне. Он давно забыл, когда сюда заворачивали люди с деньгами, – и вот на тебе…

Сразу представился по имени – Чингиз, протянув руку, помог женщине спуститься вниз, сам перетащил тяжелые мешки и рюкзаки в дом, говоря, что гости получат лучшие апартаменты, какие не найдешь в радиусе ста пятидесяти километров, а лошадь накормят и напоят. Он провел постояльцев на верхний этаж, где какие-то женщины быстро приготовили комнату для Джейн, постелили на циновке мягкий матрас и простыню, принесли корыто, кувшины с теплой водой и полотенца.