С самого начала соревнований было ясно, что светловолосый мужчина и его крупный серый мерин стали для толпы фаворитами. Кто-то читал о них в газете, другим просто нравился этот молодой человек с голубыми глазами и широкой улыбкой.

Лошади выстроились у входа на арену – Первый Шанс и Анданте, Бон Суар и другие чистокровные. Джо и Джим держали наготове Ночного Ареста и Упрямого Ветра, прогуливая их кругами и стараясь успокоить. Препятствия в этом классе были от пяти с половиной до шести футов в высоту. Каждый раз, когда лошадь взмывала над препятствием, толпа затаивала дыхание. Часто лошадь останавливалась и отказывалась прыгать, иногда едва не сбрасывая седока через голову. Лошади приближались к препятствиям с высоко поднятой головой, вцепившись зубами в трензель. На каждом шаге всадники дергали поводья, стараясь выровнять лошадь перед прыжком, затем, за несколько шагов до барьера, пришпоривали их и иногда использовали кнут. На арене царила атмосфера страха и опасности – казалось, всадники сражались с лошадьми за каждый шаг. Лошади сбрасывали планки или задевали их копытами, сбивая маркеры.

Гарри проехал на Упрямом Ветре без штрафных очков, затем бросил поводья груму и пересел на Ночного Ареста. Толпа аплодировала, радостно приветствуя Гарри снова. Ночной Арест приплясывал на месте, выходя на арену, переполненный энергией. И снова чистый раунд у Гарри де Лейера. Затем выступали еще несколько лошадей, и наконец настала очередь Снежка. Публика уже видела, как Гарри прошел трассу дважды на двух чистокровных, и, хотя относительно прочих лошадей он выступил хорошо, все были удивлены, увидев серого, рысью выехавшего на арену. Снежок повернул голову, осматривая толпу, – возможно, он увидел Йоханну и детей, сидящих на «отбеливателях» и подбадривающих его.

Гарри улыбнулся публике и отправил лошадь в галоп. Земля все еще была грязной, но уже не такой скользкой, как вчера. Снежок приближался к препятствию, его наездник пригнулся к крупу, будто слившись с лошадью. Разница между ними и другими участниками была очевидна: на каждом прыжке наездник бросал поводья вперед, чтобы лошадь свободно могла вытянуть шею. Когда Снежок взмыл над последним препятствием – несколькими параллельными планками – и перепрыгнул его со значительным запасом, какая-то женщина на трибуне прикрыла рот рукой, издав взволнованный вздох.

Снежок снова выиграл чемпионское звание. В этот день ленты и серебряные тарелки были свалены в кучу на переднем сиденье машины. Приз составлял всего пару сотен долларов, но этого хватило на покрытие расходов, и немного еще осталось. Долгое путешествие в Коннектикут, деньги на бензин и жалование грумов – все это стоило того. Снежок занял первое место, а Ночной Арест – второе.

Но выставка была еще не окончена. Джим Траутвелл и Джо «Поляк» сделали Гарри предложение. Оставался еще один класс соревнований. Называемый «бонусом конюхов», это был веселый эксперимент, дающий грумам шанс проехать без седла по упрощенной трассе. Конечно, ожидались многочисленные падения, поскольку многие грумы не были хорошими наездниками. Но самое главное – за победу полагался денежный приз. Ни Анданте, ни Первый Шанс в соревновании не участвовали – их в стойлах готовили к дороге домой, смазывая мазью и бинтуя им ноги.

У Джо и Джима возник план: у них был друг, неплохой наездник. Если Гарри позволит ему ехать на Снежке, выигрыш можно будет поделить на троих.

Гарри похлопал Снежка по крупу и передал поводья. «Конечно, нет проблем», – сказал он. Он знал, что Джо и Джим весь уик-энд тяжело работали под дождем, и хотел отблагодарить их за это. Когда Снежок, который только что покинул ринг, получив трехцветную ленту и серебряную табличку, вернулся с грумом на широкой спине, толпа взорвалась ликованием.

Конечно же, Снежок пронес грума по трассе чисто. Джо и Джим позаботились, чтобы в этот день он не знал отказа в морковке.

Эта лошадь заставила всех полюбить ее. Снежок дважды подряд показал себя, увозя домой чемпионское звание с двух выставок высшей лиги.

Что-то в том, как он забрался в кузов грузовика де Лейеров, а также спокойное выражение его глаз на протяжении всего уик-энда, его терпение со всеми – с детьми, взрослыми, грумами – и удовольствие, которое он получал от присутствия публики, говорило Гарри, что, возможно, Снежок каким-то образом знал, что его жизнь едва не оборвалась, и теперь наслаждался ею. Гарри, который видел, как погибают молодые парашютисты, застреленные немецкими снайперами после прыжка с самолета, тоже так думал.

После Фейрфилда де Лейеры куда чаще выбирались на выставки. Школа была закрыта, и караван де Лейеров стал на каждой выставке узнаваемым зрелищем. Всё, что они делали, де Лейеры делали вместе, и люди улыбались при виде красавицы Йоханны в окружении ее милых светловолосых детей. Как бы жарко и пыльно не было на улице, Шеф, Марти и Уильям выглядели опрятно. Даже девчонка-сорванец Гэрриет всегда была в чистом платье.

От выставки к выставке повторялось одно и то же: ночная подготовка, подъем Гарри в четыре утра и долгая дорога – Лейквилль в Коннектикуте и Стони Брук в Лонг-Айленде, затем Парамус, Нью-Джерси.

Постоянные поездки, напряженный график и непрерывные выступления сказывались на лошадях, но Снежок держался молодцом. Каждый уик-энд кузов грузовика по дороге домой был украшен лентами. А несколько дней спустя подготовка начиналась заново.

Йоханна умело и с любовью заботилась о семье, от рассвета до заката занимаясь домашней работой, чтобы все были счастливы, одеты, накормлены и выглядели презентабельно. Гарри приходилось заботиться обо всех лошадях школы Нокс лишь с помощью Джо и Джима.

Но в июне и июле вся любовь Йоханны и Шефа, Гэрриет и Марти доставалась одной лошади – Снежку. Казалось, будто серый, добившись столь многого, показал им, что и они могут многого добиться. Каждая синяя лента, которую он привозил домой, становилась их общей победой – знаком того, что их новая жизнь полна надежд.

Но что-то тревожило Гарри. Он начал чувствовать себя уставшим. У него болел язык. Он пытался игнорировать это, пить молоко и есть жидкую пищу, но продолжал худеть, и Йоханна принялась убеждать его обратиться к врачу. Гарри был слишком занят, чтобы думать о себе, но к середине августа даже ему стало ясно: что-то не так.

Сент-Джеймс, Лонг-Айленд, 1958 год

Гарри, выросший на ферме, привык игнорировать легкие недомогания и ранения или лечить их в домашних условиях. Однажды, вскоре после того, как Гарри купил ферму, он упал с лошади и подвернул лодыжку так сильно, что не мог ходить. Лодыжка посинела и опухла до такой степени, что на нее больше не налезал сапог. Он вообще не мог наступать на нее. Но, вместо того, чтобы сделать рентген, он забинтовал ее и продолжил ездить. Несколько дней спустя на ферму заглянул ветеринар, ухаживающий за одной из лошадей. Гарри показал ему свою опухшую ногу и спросил, что тот об этом думает. Ветеринар рассмеялся, сказал, что она, без сомнения, сломана и что Гарри следует поехать в больницу и сделать рентген. Гарри отказался, он просто туже забинтовал ее и продолжил ездить. В итоге лодыжка зажила.