После девонской эскапады, устав от упорного молчания Вирджинии, Эдмунд решил было устроить еще один скандал и, так сказать, поставить точку над i. Но потом рассудил, что ничего этим не добьется, а лишь ухудшит ситуацию. В ее теперешнем состоянии она вполне способна уложить чемоданы и отправиться в Лиспорт к своим обожаемым бабушке и дедушке, благо, они уже возвратились из круиза. Там ее обласкают и избалуют еще больше, горячо заверят, что она совершенно права, а он, Эдмунд, — бессердечное чудовище; мол, как только ему в голову могло прийти разлучить ее с Генри, он ведь еще совсем малыш!

По зрелом размышлении, Эдмунд решил подавить свое возмущение — в конце концов, он ведь не собирается менять свое решение или идти на какие-то компромиссы. Это Вирджинии предстоит смириться.

Когда она объявила, что хочет съездить на несколько дней в Лондон, притом одна, без него, Эдмунд без колебаний одобрил ее намерение и внутренне обрадовался. Пусть походит по магазинам, развлечется, и если уж это не поможет ей образумиться, значит, дело безнадежное. Генри, сообщила она ему, поживет у Ви, а он пусть обходится как хочет. Он отдал собак на постой Гордону Гиллоку, запер Балнед и провел эту неделю в Эдинбурге, в своей квартире на Морей-плейс.

Одинокая жизнь не слишком его отяготила. Он просто выкинул из головы все домашние неурядицы, погрузился в работу и был вполне доволен, засиживаясь в офисе допоздна. Между тем слух, что Эдмунд Эрд в городе и без жены, распространился в мгновение ока, а на привлекательных мужчин спрос постоянный, и тут же посыпались приглашения. За время отсутствия Вирджинии Эдмунд не провел дома ни одного вечера.

Но он, и правда, очень любил свою жену — в этом Эдмунд не мог не признаться себе — и очень страдал от их затянувшейся размолвки. Она разделила их, словно зловонная трясина. И сейчас, стоя в ожидании Вирджинии, он всей душой надеялся, что Лондон пошел ей на пользу, она одумалась, стала прежней. Себе же во благо. Потому что он не намерен и дальше терпеть этот гнет, жить под тяжестью обвинений и обид. Он твердо решил: если она не смягчится и ничего не переменится, он будет жить в Эдинбурге, он не возвратится в Балнед.

Вирджиния появилась чуть ли не последней. Он сразу же увидел ее. Она сделала новую прическу и одета была, как видно, по последней моде: черные брюки, сапфировая блузка и длиннющий, чуть ли не до щиколоток, плащ. В руках, помимо дорожной сумки, какие-то блестящие коробки и пакеты. Как с рекламного фото — элегантная молодая женщина возвращается после удачного похода по магазинам. К тому же она была потрясающе красива и помолодела лет на десять.

И эта женщина — его жена! Несмотря на свои недавние раздумья, Эдмунд отчетливо осознал, как мучительно он скучал по ней. Он не двинулся с места, но сердце заколотилось так, что казалось, все слышат его стук.

Вирджиния увидела его и приостановилась. Взгляды их встретились. Ее ярко-синие, сапфировые глаза внимательно смотрели на него. Потом она улыбнулась и стала спускаться.

Эдмунд испустил глубокий вздох. Облегчение, радость жизни, какой-то прилив юношеской энергии — все слилось в этом вздохе. Лондон сделал свое дело! Все будет хорошо. Он почувствовал, как его лицо расплывается в ответной улыбке, и шагнул ей навстречу.

Десятью минутами позже они уже сидели в машине; багаж Вирджинии громоздился на заднем сиденье, дверцы машины были закрыты, ремни застегнуты.

Эдмунд вынул из кармана связку ключей и подбросил на ладони.

— Какие у тебя предложения? — спросил он.

— А у тебя?

— Мы можем либо поехать в Балнед, либо ко мне на квартиру, либо поужинать в Эдинбурге и потом уж ехать в Балнед. Генри сегодня ночует у Ви, так что мы совершенно свободны.

— Я бы хотела поужинать в Эдинбурге, а потом поехать домой.

— Так и сделаем, — Эдмунд включил зажигание. — Я заказал столик у Рафаэлли.

Он вывел машину к воротам стоянки, заплатил положенную плату и выехал на шоссе.

— Как поживает Лондон?

— Задыхается от жары и битком набит людьми. Повидала уйму знакомых, четыре раза ходила в гости, Фелисити добыла билеты на «Призрак Оперы».[8]Денег я истратила столько, что ты упадешь в обморок, когда получишь счета.

— Купила себе платье для стейнтоновского бала?

— Да, дивное! У Каролины Чарльз. Не платье — а мечта! И сделала новую прическу.

— Я заметил.

— Нравится?

— Очень красиво. И плащ тоже красивый.

— Я там почувствовала себя такой деревенщиной, что мне стало не по себе. Плащ итальянский. Не знаю, куда я буду надевать его в Страткрое, но устоять не могла.

Она рассмеялась. Его прежняя веселая Вирджиния. Эдмунд поклялся себе, что вспомнит про эту благословенную перемену, когда получит по «Америкэн-экспресс» неизбежный чек.

— Пожалуй, мне стоит чаще ездить в Лондон.

— Видела Алексу?

— Да, и мне надо много о чем тебе рассказать, но это я отложу до ужина. Как Генри?

— Я звонил Ви два дня назад. Как всегда, у бабушки наслаждается жизнью. Ви приглашала в Пенниберн на чай Кедиджу Ишхан. Они с Генри построили плотину на ручье и пускали бумажные кораблики. Он был просто счастлив, что еще одну ночь переночует там.

— А ты чем занимался?

— Работал. Ходил в гости. Вел светскую жизнь.

Вирджиния повернула голову и посмотрела на него.

— Не сомневаюсь, — сказала она вполне добродушно.

Они подъезжали к Эдинбургу по старой дороге, ведущей из Глазго. Город вставал перед ними точно высеченный из скалы, как некое романтическое видение под холодно-голубым небом. Широкие улицы, осененные пышными кронами деревьев, шпили и башни, словно пронзающие небо, а еще выше, надо всеми шпилями и башнями, — замок с флагом на мачте. Они въехали в новый город — просторные, изогнутые полукругом улицы, застроенные домами из светлого песчаника с классическими окнами и портиками, с веерными окошками над дверьми. Стены домов золотились в вечернем свете.

Подчиняясь правилам одностороннего движения, Эдмунд долго петлял по лабиринту переулков, но, в конце концов, выехал на узкую мощенную булыжником улицу и подвел машину к маленькому итальянскому ресторанчику. Напротив стояла одна из самых красивых эдинбургских церквей. На башне, поднимающейся над массивной аркой входа, стрелки позолоченных часов подошли к цифре 9, и когда Эдмунд с Вирджинией вышли из машины, над крышами окрестных домов поплыл колокольный звон. В небо взметнулись стаи голубей и повисли в воздухе, трепеща крыльями. Едва отзвенел последний удар, как голуби снова уселись на подоконник и на парапет и, сложив крылья, мирно заворковали, как будто ничего и не случилось и им немного стыдно за то, что они подняли такой переполох.