— Это папин, наверное… Только почему он нам никогда его не показывал? — прошептал Игорь, не в силах отвести глаза от смертоносной машинки.

— Знаешь, папа, наверное, забыл про него… смотри — у чемодана стенка лопнула. Я думаю, он купил пистолет у какого-то барыги, засунул между крышкой и задней стенкой, чтобы, может быть, мы не нашли… И забыл. А мама и не знала, что под крышкой еще что-то лежит, чемодан-то здоровенный, она и по весу даже ничего не почувствовала…

— Да, наверное… Ну что? Пойдем, скажем папе?

Мальчики переглянулись и замолчали. Они мгновенно поняли друг друга. Конечно, пистолет надо вернуть отцу, тем более что рано или поздно Литвинов-старший оружия непременно хватится. Но неужели обязательно было делать это именно сейчас? Когда судьба предоставляла им такой шанс?! Ведь они едут на дачу! За город! Туда, где начинается лес, — стоит только выйти из поселка и перейти небольшой лужок! А в лесу… их никто не услышит. Никто даже не узнает, что они сегодня вечером сбегают туда пострелять. Просто так — по банкам, по воронам, по нависающим веткам сосен и елей. Ну ведь невозможно же иметь в руке «браунинг» и… и… и совсем им не воспользоваться!

Митяй бросился заталкивать в чемодан раскиданное содержимое, связывать сломанный чемодан взятой из багажника веревкой, кое-как пристраивать его на заднем сиденье. А Игорь, бросив вокруг вороватый взгляд, снова накрыл пистолет промасленным газетным листом и сунул приятно холодящий кожу сверток под майку.

— Видно! Топорщится у тебя! — прошипел Митяй. И кинул брату спортивную кофту, которую вынул из багажника. Успели они как раз вовремя: по подъездному крыльцу во двор спускались оба родителя. В руках у них были две последние корзины с продуктами.

— Ну что, сыны? Едем? — бодро спросил папа. Он с удовольствием смотрел на взъерошенных сыновей и улыбался.

— Едем! — хором ответили мальчики.

* * *

Всю дорогу отец балагурил, то и дело отрывая взгляд от дороги, чтобы обернуться к жене и детям, подмигнуть им или сказать что-нибудь смешное. Мальчики сидели рядом на заднем сиденье, подпрыгивали на ухабах и заговорщицки молчали. Родителей это удивляло.

— Маша, мне кажется, наши дети где-то нашкодили и теперь ждут разоблачения! Что натворили, гаврики? Окно кому-то разбили? Голубя замучили?

— Юра, ну ты уж совсем… — с упреком сказала мама.

— Ладно-ладно… Все тайное становится явным, не будем забывать этой простой юридической доктрины. Выше нос, архаровцы! Сейчас разберем наше шмотье, раскидаем, а вечером я вам такого шашлычка заверну! Не только пальчики оближете — шампуры глодать начнете, берегите тогда языки!

Шутки у старшего Литвинова были такими же тяжелыми, как и он сам.

Когда выехали за город и из-за холмов и редколесья показались острые кончики деревьев и крыши домов их дачного поселка, нетерпение мальчиков достигло апогея. Они стали толкать друг друга локтями, переглядываться и по очереди, украдкой, щупать спрятанный у Игоря под курткой пистолет.

А когда машина остановилась возле их дачи, оба сына рванули каждый со своей стороны дверцы и, громко топая ногами, понеслись в сарай. Там, за поломанной плетеной мебелью и бабушкиным сундуком, у них был свой тайник, о котором больше не знала ни одна живая душа.

— Куда?! — ахнула мама. — А вещи разбирать?! И что это еще за царапина у тебя на ноге, Митя?!

Мальчик отмахнулся от вопроса, а позже, вечером, сплел какую-то историю.

Ничто так не занимало в этот вечер мысли Игоря и Мити, как спрятанный в тайнике пистолет. Но незаметно сбегать в лесок и пострелять им так и не удалось: сперва пришлось таскать из машины в дом привезенный с собой скарб, потом надо было помочь матери наносить воды, затем отец настоял на том, чтобы сыновья занялись вместе с ним приготовлением шашлыка…

За вечером пришла ночь, сытых ребят уложили спать. Родители легли внизу, на веранде. Встать среди ночи и незаметно прошмыгнуть мимо них, достать из тайника пистолет, бесшумно открыть скрипучую калитку и убежать в лес — это казалось невозможным.

Повздыхав и поворочавшись в кроватях, братья затихли…

Где-то в четвертом часу Митяй проснулся, как от толчка. В комнате было свежо. Звездное небо заглядывало в распахнутое настежь окно, несильный ветерок шевелил углы раздвинутых занавесок. Мальчик удивился: мама никогда не разрешала им спать при открытом окне. Она всегда проверяла, закрыли ли сыновья створки, разрешая оставить открытой лишь форточку. Никакие разговоры о пользе свежего воздуха на маму не действовали: «Вы всегда сбрасываете с себя одеяла, а ветер ночью прохладный, и простудиться вам ничего не стоит!» — говорила она.

Ничего не понимая, Митяй приподнялся на кровати и оглядел комнату. Кровать брата белела в темноте простыней — она была пуста, скомканное одеяло лежало в ногах! Игорь ушел куда-то ночью, выбрался через окно и ничего не сказал ему! И конечно, именно потому, что захотел в одиночку пострелять в лесу из пистолета! Обидная мысль словно вытолкнула мальчика из кровати, он заметался по комнате в поисках майки и шорт, что-то уронил, что-то звякнуло — наконец натянул на себя одежду и, глотая слезы, полез в окно. Проделал он это с грацией медвежонка, но в четвертом часу ночи от странного шума во дворе никто не проснулся…

* * *

Тело Игоря Литвинова нашли метрах в двухстах от того места, где ровная деревенская дорога устремлялась в лесок и уже тропинкой текла меж деревьев. Мальчик лежал навзничь, в траве, в одежде, насквозь пропитанной кровью. Игорь нанес себе смертельную рану: он прострелил главную артерию на ноге, и пульсирующая кровь излилась из нее за считаные минуты. Это и было причиной смерти мальчика: «невосполнимая потеря крови» — так записали в медицинском заключении, в графе «причина смерти».

— Тело нашел Митя? — спросила я.

— Да… Он вбежал в лес, пометался, выкликая брата, и вдруг наткнулся на него. Мальчик был еще жив, но говорить ничего не мог, только слабо шевелил губами. Митя пытался поднять его и отнести домой — но много ли сил у двенадцатилетнего ребенка? Тогда он кинулся обратно в дом, разбудил родителей. На это понадобилось не больше пяти-шести минут, но, когда Литвиновы склонились над истекающим кровью сыном, все было уже кончено.

— Галина! Но я опять же не вижу в этой, безусловно, печальной и трагической истории ничего сверхъестественного! Ребенок забавлялся случайно найденным пистолетом, и поскольку он не умел обращаться с оружием — то и нанес сам себе смертельную рану! Ужасно, горько, печально, но… при чем же здесь самоубийство?

— Многие после того, как стало известно о смерти мальчика, думали так. Но все они ошибались. Ведь мальчик оставил предсмертную записку.

— Как?

— Да. Только когда ее обнаружили, близкие Игорю люди, в том числе и я, вспомнили о том, что мальчик в последнее время вел себя очень странно. Он часто задумывался, грустил. Заговаривал о смерти, спрашивал у взрослых, что бывает с душой человека, когда она, как это принято говорить, «отлетает от тела». И наконец, в комнате у него нашли много странных брошюр с размышлениями о смерти, любви, жизни и способах ухода из нее.